«С КАБАКОМ И СКОМОРОХАМИ»: ДЕВИАНТНОЕ ПОВЕДЕНИЕ РУССКОГО ЧЕЛОВЕКА XVI-XVII В. В ЦЕРКВИ И ВО ВРЕМЯ РЕЛИГИОЗНЫХ ПРАЗДНИКОВ
Добавлено: Вс мар 16, 2025 4:22 pm
«С КАБАКОМ И СКОМОРОХАМИ»: ДЕВИАНТНОЕ ПОВЕДЕНИЕ РУССКОГО ЧЕЛОВЕКА XVI-XVII В. В ЦЕРКВИ И ВО ВРЕМЯ РЕЛИГИОЗНЫХ ПРАЗДНИКОВ
(автор статьи Л.Б.Сукина - кафедра гуманитарных наук Института программных систем университета города Переславля)
"XVI—XVII вв. — время формирования в Русском государстве «предписанного» Православия, когда в документах светской и церковной власти были закреплены нормы благочестия, определяющие порядок взаимоотношений рядового человека с православной верой и церковью. В «Домострое» — нравственно-учительном сборнике, составленном в Новгороде в конце XV — начале XVI в., и переработанном в середине XVI в. в Москве при участии духовника Ивана IV Сильвестра с учетом Стоглава, праведником считается тот, «... кто по Бозе живет, и по заповеди Господне, и по отеческому преданию, и по християнскому закону ...». Постоянно растущее количество храмов, благолепие их убранства, увеличивающиеся размеры вкладов в церкви и монастыри свидетельствуют о том, что стремление к «житию праведному» было насущной потребностью людей того времени, желавших обеспечить себе и близким вечное блаженство на небесах. Но в то же время тексты Стоглава 1551 г., документы, связанные с направленной на укрепление и реформу русской православной церкви деятельностью патриархов Иосифа (1642—1652) и Никона (1652—1658), а также придворного московского кружка «ревнителей древлего благочестия», Уложение царя Алексея Михайловича 1649 г., решения соборов второй половины XVII в. показывают, что имели место и многочисленные отступления от православных религиозных обычаев.
При их чтении вспоминаются слова одного из персонажей Умберто Эко по поводу содержания средневековых источников: «По системе запретов можно понять, чем люди занимаются». В рамках данной небольшой статьи мы сможем рассмотреть только один из аспектов нарушения русским человеком XVI—XVII вв. норм религиозного поведения — его «бесчинства» во время богослужений и церковных праздников.
Следует сразу же отметить, что такое отклонение от религиозной поведенческой нормы не было специфично только для православного населения Русского государства. Аналогичные явления наблюдались и в других европейских странах в период позднего Средневековья, когда культура Души уже уходила в прошлое, а культура Разума еще не сформировалась.
Основы средневекового христианства — торжественный и строгий порядок церковных обрядов и авторитет духовенства — подвергались в Русском государстве XVI—XVII вв. серьезным испытаниям. «Нестроения» в благочестии выражались, главным образом, в пренебрежении к традициям православной обрядности и неуважении к служителям церкви. То, что рядовые прихожане того времени могли оскорбить любое духовное лицо, независимо от его положения в церковной иерархии, прямо в храме и даже недостойными действиями прервать церковную службу, засвидетельствовано в 57 гл. Стоглава, предусматривающей за это суровое наказание: «Аще ли кто божественным тайнам или иным святым службам совершаемым, во святую церковь вшедши, епископом и причетником, или инеем слугам церковным досаду нанесет, подобает убо сего муками казнити и в заточение посылати. Аще же и тыя божественные тайны и божественную службу смятет или совершити возбранит, и тому отмщати повелеваем, подобает главу мечем усекнути».
Миряне могли вмешиваться в порядок церковных обрядов и церемоний, внося в них элементы народных обычаев, идущих от языческой старины. В тексте уложения Стоглавого собора мы находим информацию о том, что, когда у «простой чади в миру» рождались дети в сорочках (то есть вместе с плацентой), то эти сорочки родители приносили в церковь и заставляли священников держать их на престоле до шести недель как особое божье благословение семье. Собор 1551 г. строго указывал: «впредь таковые нечистоты и мерзости во святыя церкви не приносити и на престол не класти...».
В Стоглаве содержится и специальное запрещение «ко венчанию бы ко Святым Божиим церквам скомрахом и глупцом перед свадьбою не ходити.». Со скоморохами и шутами (дурками, глупцами) отмечались в миру не только свадьбы, родины, крестины, но и крупные церковные праздники, в том числе и вовсе не веселые по смыслу. Это, видимо, было настолько привычным и обычным делом, что церковные иерархи на Стоглавом соборе даже не утруждают себя теологическими объяснениями, почему православный христианин не должен впадать в соблазн «прелестей еллинских» и допускать «хулы еретические», выражающиеся в языческих обрядах, а просто отвергают скоморошьи игрища при поминании умерших в Троицкую субботу, русалии в Иванов день, Рождество и Крещенье, паление соломы, кликанье мертвых и положение соли под церковный престол в Великий четверг, бесовские потехи в первый понедельник Петрова поста и др.
Скоморохи были одним из воплощений «еллинской прелести» (языческих соблазнов). Они отвлекали внимание мирян от их обязанностей перед церковью, а приходскому духовенству было трудно конкурировать с ними в борьбе за влияние на эмоциональный мир простых людей. В Стоглаве церковь обращается за помощью к светской власти. Но, возможно, то обстоятельство, что скоморохи нарушают благочестивое настроение паствы, не могло служить веским аргументом для обоснования необходимости гонений против них. Поэтому собор приговорил, что православный царь волен обойтись со скоморохами по своему усмотрению, так как их стало слишком много, и они приносят прямой ущерб сельскому хозяйству и торговому делу: «... совокупяся ватагами многими до шестидесяти и до семидесяти и до ста человек и по деревням у крестьян сильно ядят и пиют и из клетей животы грабят, а по дорогам разбивают».
В «Домострое» любителям скоморохов и их игрищ с плясками и игрой на музыкальных инструментах во время христианских праздников обещались адские муки после смерти и церковное проклятие при жизни.
Но усилия русской церкви в борьбе с проявлением языческих праздничных традиций и против нарушения порядка в храмах, предпринятые в середине XVI в., не имели серьезных последствий. Представления скоморохов с музыкой, дрессированными животными (медведями, собаками, козами), плясками, паясничаньем, фокусами, кукольным райком и спустя столетие собирали немало зрителей в селах и городах в воскресные и праздничные дни, сразу же после торжественного богослужения в храмах, а нередко и во время службы. Скоморохов по-прежнему приглашали на свои домашние торжества представители разных социальных слоев населения. Так, Голштинский посол в Россию Адам Олеарий в своем «Описании путешествия в Московию» упоминает о первой встрече со скоморохами в Ладоге: «Здесь мы услыхали первую русскую музыку, когда мы сидели за столом, явились двое русских с лютнею и скрипкою, чтобы позабавить господ [послов]. Они пели и играли про великого государя и царя Михаила Федоровича; заметив, что нам это понравилось, они сюда прибавили еще увеселение танцами, показывая разные способы танцев, употребительные как у женщин, так и у мужчин».
Пьяные гулянья со скоморохами, аналогичные языческим тризнам, продолжали устраиваться и на кладбищах. Еще в Стоглаве говорилось о том, что «в Троицкую субботу по селом и по погостом сходятся мужики и жены и плачутся по гробом с великим кричаньем. И егда начнут играти скоморохи гудци и перегудницы, они же, от плача преставшее, начнут скакати и плясати и долони бити и песни сотонинские пети...». Царский указ 1627 г. запрещал москвичам собираться «на безлепицу» с кабаком за старым Ваганьковым кладбищем. Нарушителей следовало задерживать и бить кнутом на торговых площадях. Патриарх Филарет своим указом 1627 г. запрещал в селах и городах любые игрища и колядования в праздники.
Отмеченные в Стоглаве нарушения священнослужителями и мирянами правил поведения в храмах и монастырях во время богослужений и сразу после них имели место и в дальнейшем. Об этом, например, свидетельствует царская грамота от 11 мая 1629 г. ярославскому Толгскому монастырю, где говорится, что игумен Серапион обращался с челобитьем к воеводе Дмитрию Васильевичу Лодыгину и дьяку Василью Ларионову, в котором жаловался на ярославцев, приезжавших к стенам монастыря в престольный праздник Богородицы Толгской с кабаком и хмельными напитками. Составленная патриархом Иосифом «Память тиуну Манойлову» 1636 г. констатирует, что и по прошествии стольких лет после Стоглавого собора даже в московских храмах священники не соблюдают соборных установлений сами и не поучают мирских людей нормам благочестия.
Нерадивые пастыри, небрежно ведущие богослужение и потакающие своим «пьянственным нравам» и «лености», не могут правильно влиять на паству. Миряне при таких священниках «с бесстрашием и со всяким небрежением и во время святого пения беседы творят неподобныя с смехотворением», поповские и мирские дети играют в алтаре во время службы, а «шпыни» устраивают в церквях драки и «великую смуту и мятеж», задевая молящихся бранными словами, неизвестные люди собирают с присутствующих в храме деньги, якобы на строительство церквей, настоящие и ложные юродивые и нищие «в церквах ползают, писк творяще, и велик соблазн полагают в простых человецех». В другой грамоте патриарха Иосифа более позднего времени (1646) еще раз говорится о том, что в московские церкви некоторые миряне «приходят аки разбойники с палки, а под теми палки у них бывают копейца железные и бывает у них меж собя драка до крови и лая смрадная».
На фоне описанной в этих источниках ситуации с соблюдением (а точнее — с несоблюдением) норм благочестия в православном храме эпизод с дракой в «немецкой кирке» жен иноземных купцов и офицеров за почетные места в церкви, так возмутивший, согласно рассказу А. Олеария, патриарха Филарета, выглядит незначительным. Тем не менее, он был использован церковной властью как повод для сноса протестантских «кирок» в Москве в 1632 г. Хотя протестантки-«еретички» в своем неблагочестивом поведении должны были выглядеть в глазах патриарха не лучше, но и не хуже его православной паствы. Трудно сказать, кто кому мог служить дурным примером.
Нарушения правил благочестия, грубые забавы и языческие суеверия были распространены даже при дворе новой царской династии Романовых. Один из виднейших «ревнителей древлего благочестия» духовник царя Алексея Михайловича (1645—1676) Стефан Вонифатьев вновь, как и его уже довольно далекий предшественник Сильвестр, был вынужден потратить немало усилий и красноречия для укрепления православных обычаев в окружении молодого государя. Во время женитьбы Алексея на боярышне Марии Милославской Стефану удалось настоять на том, чтобы свадебная церемония в царской семье была проведена в согласии с духом православия. Царь, подавая пример своим подданным, отказался от скоморошьих игрищ и светских забав с музыкой и «студными» песнями, и обряд совершался «в тишине и страсе Божии, и в пениях и песнех духовных».
Вскоре после своего венчания на царство Алексей Михайлович лично и через посредство патриарха Иосифа предпринял ряд действий, направленных на законодательное восстановление и укрепление благочестия вверенных ему православных подданных. Во исправление нравов паствы в 1646 г. патриарх Иосиф рассылает по московским церквам наказ, в котором передает повеление царя всем духовным и мирским людям в предстоящий великий пост соблюдать все правила великопостного благочестия и «житии в чистоте со всяким воздержанием, и от пьянства и от неправд и от всякого греха удалятись», во время поста в храмах стоять «со страхом и трепетом и с любовию в молчании, без всяких шепотов» и не помышлять при этом ни о чем земном, а молиться «со слезами и со вздыханием смиренным и сокрушенным сердцем, без злобы и без гнева». Об ослушниках наказа и тех, кто по-прежнему будет бесчинствовать в церкви, священники обязывались докладывать самому патриарху.
В 1647 г. по всем епархиям и монастырям был разослан приговор государя, патриарха и собора священных иерархов о запрещении производить какие-либо работы и торговать с начала субботней вечерней и до окончания воскресной вечерней службы. Это же правило распространялось и на все праздники христологического цикла. А в 1648 г. был издан царский указ о запрещении скоморошьих игрищ, языческих обрядов и суеверий. Он предписывал православным в воскресные и праздничные дни посещать церковь, а от «бесовских игр» уклоняться. Нарушивших указ в первые два раза местным властям бить батогами, а застигнутых и после этого за занятиями чародейством, на непристойных игрищах и скоморошьих гуляниях отсылать на более суровую расправу к воеводам.
Все эти документы нашли отражение в тексте Уложения царя Алексея Михайловича, утвержденном Земским собором в сентябре 1649 г. В девяти статьях первой главы «О богохульниках и церковных мятежниках» Обращает на себя внимание, что в отличие от статей Стоглава, практически не содержащих в себе угрожающих формулировок, насаждение и укрепление благочестия на сей раз сопровождалось жесткими мерами. Иноверец или русский православный человек, посмевший «возложить хулу» на Христа, Богородицу, святой крест или на любого из сонма христианских святых, должен быть обличен и сожжен. Помешавшего свершению в церкви литургического богослужения «казнити смертию без всякой пощады». Тот, кто во время литургии или другого священного пения осмелится говорить «непристойныя речи» любому представителю духовенства от патриарха до приходского священника и тем самым нарушит благолепие службы, будет подвергнут торговой казни. Если кто-то учинит в церкви драку и во время ее убьет своего противника до смерти, то и сам должен быть казнен смертью. Если же соперник зачинщика драки будет только ранен, то виновника ждет «торговая казнь без пощады», месячное тюремное заключение и двойной штраф в пользу изувеченного. В том случае, когда дело обошлось вовсе без кровопролития, «безчинник» получает порцию батогов и возмещает пострадавшему «безчестье». За оскорбление в храме словом полагался месяц тюрьмы, а оскорбленный получал возможность «доправить» на обидчике свое бесчестье, «чтобы на то смотря, в церкви Божии никакова безчинства не было». Уже один из первых исследователей Уложения М. Архангельский считал, что формулировки статей этой главы были обусловлены не столько ориентацией на нормы канонического права, сколько необходимостью отреагировать на «прискорбные явления общественной жизни», падение нравов населения и пренебрежительное отношение людей даже к внешнему соблюдению норм благочестивого поведения в храме.
То, что первая глава Уложения мыслилась его составителями не только в качестве продолжения теоретической преамбулы, но и как «закон прямого действия», косвенно подтверждается главой десятой «О суде», в статьях которой установлен размер «платы за безчестье» черному духовенству. Оскорбление верхушки и братии крупнейших монастырей должно было обходиться обидчикам недешево. Так, архимандриту Троице-Сергиева монастыря «за безчестье» полагалось 100 рублей, келарю — 80 рублей, казначею — 70 рублей, а любому из соборных старцев — 40 рублей. Представители верхушки монастырей, не попавших в «лествицу» знатнейших и славнейших обителей, могли «доправить» с обидчиков суммы гораздо более скромные: архимандрит — 10 рублей, игумен — 8 рублей, казначей — 6 рублей. Рядовые старцы всех монастырей получали «за безчестье» по 5 рублей. Но и это были деньги немалые, на них можно было купить корову или лошадь.
Светская и церковная власть Русского государства в 40-е гг. XVII в. еще более жестко, по сравнению со Стоглавом, регламентировала нормы поведения православного человека во время отправления им обязательных церковных обрядов, посещения храма. А также предписывала распределение им рабочего времени и времени отдыха, которое, в идеале, должно быть посвящено благочестивым размышлениям и участию в жизни церковной общины. Но источники и этого, и последующего времени показывают, что данные нормативные акты часто нарушались и духовенством, и мирянами, а власть ничего не могла с этим поделать...."
Продолжение следует...
(автор статьи Л.Б.Сукина - кафедра гуманитарных наук Института программных систем университета города Переславля)
"XVI—XVII вв. — время формирования в Русском государстве «предписанного» Православия, когда в документах светской и церковной власти были закреплены нормы благочестия, определяющие порядок взаимоотношений рядового человека с православной верой и церковью. В «Домострое» — нравственно-учительном сборнике, составленном в Новгороде в конце XV — начале XVI в., и переработанном в середине XVI в. в Москве при участии духовника Ивана IV Сильвестра с учетом Стоглава, праведником считается тот, «... кто по Бозе живет, и по заповеди Господне, и по отеческому преданию, и по християнскому закону ...». Постоянно растущее количество храмов, благолепие их убранства, увеличивающиеся размеры вкладов в церкви и монастыри свидетельствуют о том, что стремление к «житию праведному» было насущной потребностью людей того времени, желавших обеспечить себе и близким вечное блаженство на небесах. Но в то же время тексты Стоглава 1551 г., документы, связанные с направленной на укрепление и реформу русской православной церкви деятельностью патриархов Иосифа (1642—1652) и Никона (1652—1658), а также придворного московского кружка «ревнителей древлего благочестия», Уложение царя Алексея Михайловича 1649 г., решения соборов второй половины XVII в. показывают, что имели место и многочисленные отступления от православных религиозных обычаев.
При их чтении вспоминаются слова одного из персонажей Умберто Эко по поводу содержания средневековых источников: «По системе запретов можно понять, чем люди занимаются». В рамках данной небольшой статьи мы сможем рассмотреть только один из аспектов нарушения русским человеком XVI—XVII вв. норм религиозного поведения — его «бесчинства» во время богослужений и церковных праздников.
Следует сразу же отметить, что такое отклонение от религиозной поведенческой нормы не было специфично только для православного населения Русского государства. Аналогичные явления наблюдались и в других европейских странах в период позднего Средневековья, когда культура Души уже уходила в прошлое, а культура Разума еще не сформировалась.
Основы средневекового христианства — торжественный и строгий порядок церковных обрядов и авторитет духовенства — подвергались в Русском государстве XVI—XVII вв. серьезным испытаниям. «Нестроения» в благочестии выражались, главным образом, в пренебрежении к традициям православной обрядности и неуважении к служителям церкви. То, что рядовые прихожане того времени могли оскорбить любое духовное лицо, независимо от его положения в церковной иерархии, прямо в храме и даже недостойными действиями прервать церковную службу, засвидетельствовано в 57 гл. Стоглава, предусматривающей за это суровое наказание: «Аще ли кто божественным тайнам или иным святым службам совершаемым, во святую церковь вшедши, епископом и причетником, или инеем слугам церковным досаду нанесет, подобает убо сего муками казнити и в заточение посылати. Аще же и тыя божественные тайны и божественную службу смятет или совершити возбранит, и тому отмщати повелеваем, подобает главу мечем усекнути».
Миряне могли вмешиваться в порядок церковных обрядов и церемоний, внося в них элементы народных обычаев, идущих от языческой старины. В тексте уложения Стоглавого собора мы находим информацию о том, что, когда у «простой чади в миру» рождались дети в сорочках (то есть вместе с плацентой), то эти сорочки родители приносили в церковь и заставляли священников держать их на престоле до шести недель как особое божье благословение семье. Собор 1551 г. строго указывал: «впредь таковые нечистоты и мерзости во святыя церкви не приносити и на престол не класти...».
В Стоглаве содержится и специальное запрещение «ко венчанию бы ко Святым Божиим церквам скомрахом и глупцом перед свадьбою не ходити.». Со скоморохами и шутами (дурками, глупцами) отмечались в миру не только свадьбы, родины, крестины, но и крупные церковные праздники, в том числе и вовсе не веселые по смыслу. Это, видимо, было настолько привычным и обычным делом, что церковные иерархи на Стоглавом соборе даже не утруждают себя теологическими объяснениями, почему православный христианин не должен впадать в соблазн «прелестей еллинских» и допускать «хулы еретические», выражающиеся в языческих обрядах, а просто отвергают скоморошьи игрища при поминании умерших в Троицкую субботу, русалии в Иванов день, Рождество и Крещенье, паление соломы, кликанье мертвых и положение соли под церковный престол в Великий четверг, бесовские потехи в первый понедельник Петрова поста и др.
Скоморохи были одним из воплощений «еллинской прелести» (языческих соблазнов). Они отвлекали внимание мирян от их обязанностей перед церковью, а приходскому духовенству было трудно конкурировать с ними в борьбе за влияние на эмоциональный мир простых людей. В Стоглаве церковь обращается за помощью к светской власти. Но, возможно, то обстоятельство, что скоморохи нарушают благочестивое настроение паствы, не могло служить веским аргументом для обоснования необходимости гонений против них. Поэтому собор приговорил, что православный царь волен обойтись со скоморохами по своему усмотрению, так как их стало слишком много, и они приносят прямой ущерб сельскому хозяйству и торговому делу: «... совокупяся ватагами многими до шестидесяти и до семидесяти и до ста человек и по деревням у крестьян сильно ядят и пиют и из клетей животы грабят, а по дорогам разбивают».
В «Домострое» любителям скоморохов и их игрищ с плясками и игрой на музыкальных инструментах во время христианских праздников обещались адские муки после смерти и церковное проклятие при жизни.
Но усилия русской церкви в борьбе с проявлением языческих праздничных традиций и против нарушения порядка в храмах, предпринятые в середине XVI в., не имели серьезных последствий. Представления скоморохов с музыкой, дрессированными животными (медведями, собаками, козами), плясками, паясничаньем, фокусами, кукольным райком и спустя столетие собирали немало зрителей в селах и городах в воскресные и праздничные дни, сразу же после торжественного богослужения в храмах, а нередко и во время службы. Скоморохов по-прежнему приглашали на свои домашние торжества представители разных социальных слоев населения. Так, Голштинский посол в Россию Адам Олеарий в своем «Описании путешествия в Московию» упоминает о первой встрече со скоморохами в Ладоге: «Здесь мы услыхали первую русскую музыку, когда мы сидели за столом, явились двое русских с лютнею и скрипкою, чтобы позабавить господ [послов]. Они пели и играли про великого государя и царя Михаила Федоровича; заметив, что нам это понравилось, они сюда прибавили еще увеселение танцами, показывая разные способы танцев, употребительные как у женщин, так и у мужчин».
Пьяные гулянья со скоморохами, аналогичные языческим тризнам, продолжали устраиваться и на кладбищах. Еще в Стоглаве говорилось о том, что «в Троицкую субботу по селом и по погостом сходятся мужики и жены и плачутся по гробом с великим кричаньем. И егда начнут играти скоморохи гудци и перегудницы, они же, от плача преставшее, начнут скакати и плясати и долони бити и песни сотонинские пети...». Царский указ 1627 г. запрещал москвичам собираться «на безлепицу» с кабаком за старым Ваганьковым кладбищем. Нарушителей следовало задерживать и бить кнутом на торговых площадях. Патриарх Филарет своим указом 1627 г. запрещал в селах и городах любые игрища и колядования в праздники.
Отмеченные в Стоглаве нарушения священнослужителями и мирянами правил поведения в храмах и монастырях во время богослужений и сразу после них имели место и в дальнейшем. Об этом, например, свидетельствует царская грамота от 11 мая 1629 г. ярославскому Толгскому монастырю, где говорится, что игумен Серапион обращался с челобитьем к воеводе Дмитрию Васильевичу Лодыгину и дьяку Василью Ларионову, в котором жаловался на ярославцев, приезжавших к стенам монастыря в престольный праздник Богородицы Толгской с кабаком и хмельными напитками. Составленная патриархом Иосифом «Память тиуну Манойлову» 1636 г. констатирует, что и по прошествии стольких лет после Стоглавого собора даже в московских храмах священники не соблюдают соборных установлений сами и не поучают мирских людей нормам благочестия.
Нерадивые пастыри, небрежно ведущие богослужение и потакающие своим «пьянственным нравам» и «лености», не могут правильно влиять на паству. Миряне при таких священниках «с бесстрашием и со всяким небрежением и во время святого пения беседы творят неподобныя с смехотворением», поповские и мирские дети играют в алтаре во время службы, а «шпыни» устраивают в церквях драки и «великую смуту и мятеж», задевая молящихся бранными словами, неизвестные люди собирают с присутствующих в храме деньги, якобы на строительство церквей, настоящие и ложные юродивые и нищие «в церквах ползают, писк творяще, и велик соблазн полагают в простых человецех». В другой грамоте патриарха Иосифа более позднего времени (1646) еще раз говорится о том, что в московские церкви некоторые миряне «приходят аки разбойники с палки, а под теми палки у них бывают копейца железные и бывает у них меж собя драка до крови и лая смрадная».
На фоне описанной в этих источниках ситуации с соблюдением (а точнее — с несоблюдением) норм благочестия в православном храме эпизод с дракой в «немецкой кирке» жен иноземных купцов и офицеров за почетные места в церкви, так возмутивший, согласно рассказу А. Олеария, патриарха Филарета, выглядит незначительным. Тем не менее, он был использован церковной властью как повод для сноса протестантских «кирок» в Москве в 1632 г. Хотя протестантки-«еретички» в своем неблагочестивом поведении должны были выглядеть в глазах патриарха не лучше, но и не хуже его православной паствы. Трудно сказать, кто кому мог служить дурным примером.
Нарушения правил благочестия, грубые забавы и языческие суеверия были распространены даже при дворе новой царской династии Романовых. Один из виднейших «ревнителей древлего благочестия» духовник царя Алексея Михайловича (1645—1676) Стефан Вонифатьев вновь, как и его уже довольно далекий предшественник Сильвестр, был вынужден потратить немало усилий и красноречия для укрепления православных обычаев в окружении молодого государя. Во время женитьбы Алексея на боярышне Марии Милославской Стефану удалось настоять на том, чтобы свадебная церемония в царской семье была проведена в согласии с духом православия. Царь, подавая пример своим подданным, отказался от скоморошьих игрищ и светских забав с музыкой и «студными» песнями, и обряд совершался «в тишине и страсе Божии, и в пениях и песнех духовных».
Вскоре после своего венчания на царство Алексей Михайлович лично и через посредство патриарха Иосифа предпринял ряд действий, направленных на законодательное восстановление и укрепление благочестия вверенных ему православных подданных. Во исправление нравов паствы в 1646 г. патриарх Иосиф рассылает по московским церквам наказ, в котором передает повеление царя всем духовным и мирским людям в предстоящий великий пост соблюдать все правила великопостного благочестия и «житии в чистоте со всяким воздержанием, и от пьянства и от неправд и от всякого греха удалятись», во время поста в храмах стоять «со страхом и трепетом и с любовию в молчании, без всяких шепотов» и не помышлять при этом ни о чем земном, а молиться «со слезами и со вздыханием смиренным и сокрушенным сердцем, без злобы и без гнева». Об ослушниках наказа и тех, кто по-прежнему будет бесчинствовать в церкви, священники обязывались докладывать самому патриарху.
В 1647 г. по всем епархиям и монастырям был разослан приговор государя, патриарха и собора священных иерархов о запрещении производить какие-либо работы и торговать с начала субботней вечерней и до окончания воскресной вечерней службы. Это же правило распространялось и на все праздники христологического цикла. А в 1648 г. был издан царский указ о запрещении скоморошьих игрищ, языческих обрядов и суеверий. Он предписывал православным в воскресные и праздничные дни посещать церковь, а от «бесовских игр» уклоняться. Нарушивших указ в первые два раза местным властям бить батогами, а застигнутых и после этого за занятиями чародейством, на непристойных игрищах и скоморошьих гуляниях отсылать на более суровую расправу к воеводам.
Все эти документы нашли отражение в тексте Уложения царя Алексея Михайловича, утвержденном Земским собором в сентябре 1649 г. В девяти статьях первой главы «О богохульниках и церковных мятежниках» Обращает на себя внимание, что в отличие от статей Стоглава, практически не содержащих в себе угрожающих формулировок, насаждение и укрепление благочестия на сей раз сопровождалось жесткими мерами. Иноверец или русский православный человек, посмевший «возложить хулу» на Христа, Богородицу, святой крест или на любого из сонма христианских святых, должен быть обличен и сожжен. Помешавшего свершению в церкви литургического богослужения «казнити смертию без всякой пощады». Тот, кто во время литургии или другого священного пения осмелится говорить «непристойныя речи» любому представителю духовенства от патриарха до приходского священника и тем самым нарушит благолепие службы, будет подвергнут торговой казни. Если кто-то учинит в церкви драку и во время ее убьет своего противника до смерти, то и сам должен быть казнен смертью. Если же соперник зачинщика драки будет только ранен, то виновника ждет «торговая казнь без пощады», месячное тюремное заключение и двойной штраф в пользу изувеченного. В том случае, когда дело обошлось вовсе без кровопролития, «безчинник» получает порцию батогов и возмещает пострадавшему «безчестье». За оскорбление в храме словом полагался месяц тюрьмы, а оскорбленный получал возможность «доправить» на обидчике свое бесчестье, «чтобы на то смотря, в церкви Божии никакова безчинства не было». Уже один из первых исследователей Уложения М. Архангельский считал, что формулировки статей этой главы были обусловлены не столько ориентацией на нормы канонического права, сколько необходимостью отреагировать на «прискорбные явления общественной жизни», падение нравов населения и пренебрежительное отношение людей даже к внешнему соблюдению норм благочестивого поведения в храме.
То, что первая глава Уложения мыслилась его составителями не только в качестве продолжения теоретической преамбулы, но и как «закон прямого действия», косвенно подтверждается главой десятой «О суде», в статьях которой установлен размер «платы за безчестье» черному духовенству. Оскорбление верхушки и братии крупнейших монастырей должно было обходиться обидчикам недешево. Так, архимандриту Троице-Сергиева монастыря «за безчестье» полагалось 100 рублей, келарю — 80 рублей, казначею — 70 рублей, а любому из соборных старцев — 40 рублей. Представители верхушки монастырей, не попавших в «лествицу» знатнейших и славнейших обителей, могли «доправить» с обидчиков суммы гораздо более скромные: архимандрит — 10 рублей, игумен — 8 рублей, казначей — 6 рублей. Рядовые старцы всех монастырей получали «за безчестье» по 5 рублей. Но и это были деньги немалые, на них можно было купить корову или лошадь.
Светская и церковная власть Русского государства в 40-е гг. XVII в. еще более жестко, по сравнению со Стоглавом, регламентировала нормы поведения православного человека во время отправления им обязательных церковных обрядов, посещения храма. А также предписывала распределение им рабочего времени и времени отдыха, которое, в идеале, должно быть посвящено благочестивым размышлениям и участию в жизни церковной общины. Но источники и этого, и последующего времени показывают, что данные нормативные акты часто нарушались и духовенством, и мирянами, а власть ничего не могла с этим поделать...."
Продолжение следует...