Валькирии — демонические женские духи, чьё имя значит «отбирающие павших».
В поэтичской вставке «Darradarljod» они носятся в небе, даруя одним победу, иным погибель, а в ознаменование своих трудов ткут в небе кровавое полотнище из людских кишок на ткацком станке из костей и черепов.
В более поздних, рафинированных рыцарских балладах мы видим их уже как прекрасных ликом всадниц.
Однако, их давний эпитет «сумеречные наездницы» (myrkriður) отнюдь не подразумевает непременно летающих коней! Ведьм и великанш в эддических легендах также называют «ночными всадницами» («Harbardsliod» 8, 20) и «вечерними всадницами» («Helgakvida Hjorvardssonar» 9, 15), хотя все эти названия могут относиться к магическому обряду ведьминого «полета».
Исследования Н.Ганиной и Н.Гвоздецкой доказывают большую архаичность птичьего облика валькирий.
Прежде всего, имеются в виду характерные героическому восприятию германцев и кельтов «птицы битвы» — во́роны.
Опять же, поздние произведения описывают нам их часто как прекрасных дев-лебедей, а герой у одной из них крадёт оперение, что вынуждает её выйти за него замуж. И в целом, действительно напрашивается ассоциация с пушкинской «Царевной-Лебедь». Ведь он испоьзовал народный фольклор! Но эта рафинированная пернатая красавица на деле была куда более зловещей.
В исходных мотивах герой искал встречи с ней себе на погибель. И эта древняя символика лебедя как сумрачной птицы Врат Преисподней сохранилась в финской «Калевале». Там фигурируют «чёрные лебеди Туонелы» — карельского Царства Мёртвых. Наскальные рисунки бронзового века Карелии подтверждают значимость такого образа.
Но если вернуться к измышлениям фолькористов о криках перелётных птиц (см. у Фейльберга и Ольрика), то их версия уже не кажется натянутой. Просто причина такой народной ассоциации вовсе не в том, что скандинавские крестьяне, дескать, вдруг приняли гусиные и лебединые крики за гиканье всадников, и так родилась легенда о Дикой Охоте. Напротив, именно птичьи стаи воронов, гусей и лебедей с давних пор воспринимались за вестников Мира Иного. И уже потом заново приросли к изменённой легенде средневековья.
В частности, сказочный мотив, что снег — это перина Госпожи Метелицы — явное позднее переосмысление. Но исходный компонент здесь виден. Белые перья и лебединый пух имеют здесь особое значение, и вовсе не являются бытовым обобщением от мещан времён братьев Гримм.
Итак, у нас уже упоминались предводители Неистовой Кавалькады.
Это и бог Один/Водан (он же, явно, Сигурд-Молодец и Серобородый), это и король Херла, и конандойлевский Чёрный Хьюго, и даже сэр Френсис Дрейк.
Впрочем, в поздних легендах континентальной Европы во главе процессии описывают чаще просто Сатану.
Но популярна и версия женского лидера: тут нам и Фрейя, и Гуро Рюссерова (фактически, Гудрун Конезадая) и госпожа Годен, и Люси-Пряха, и фрау Хольда или Берта/Перхта...
Сразу стоит оговориться об отличии Госпожи Перхты.
Именно с ней связывают некрещённых детей (***). В истоках явно подразумеваются непоименованные дети — умершие не включёнными в социум (или языком антропологии, не прошедшие обряд инициации). Они - её свита. Она же может и забрать ребёнка из семьи (не отсюда ли андерсеновский мотив похищения Кая некоей Снежной Королевой?). Сама она могла иметь полуптичий облик и оставляла птичьи следы.
Вот пересказ тирольской сказки про Прехту и её призрачную свиту.
«В святочные ночи на улицу крестьяне не выходят, но вот один мужичок выпил лишнего на празднике и пошел во двор подышать воздухом. Вдруг он услышал в небе голоса и увидел призрачное войско, которое состояло из душ некрещеных детей. Маленькие фигурки кувыркались в воздухе и тоненько щебетали что-то. Потом они приземлились недалеко от него.
Вдруг он заметил, что одно маленькое привидение отстало ото всех. Оно запуталось в полах своей длинной рубашонки, и падало, сделав всего несколько шагов. Крестьянин поднял малыша на руки, подпоясал его своим ремнем, чтобы рубашка не свешивалась до земли, и подтолкнул в сторону предводительницы.
Когда малыш дошел до неё, она ласково посмотрела на мужика и сказала:
«Добрый человек, мое благословление твоим собственным детям. Пусть никогда не будут они в нужде!».
Так оно и вышло: дети крестьянина всегда жили в достатке».
Упоминались выше разнообразные накладки друг на друга разных традиций раннего и поднего средневековья. Но повторимся, все они имеют давний и практически общий генезис.
Так, на Британских островах популярны многочисленные пересказы про именно призрачную охоту. Описание странной процессии, подобной охоте, сначала появляется в Англии, в хронике Питербороу («Peterborough Chronicle») в 1127 году.
«Тогда вскоре после того многие люди видели и слышали охоту с множеством охотников. Охотники были черными, большими и ужасными, они ехали на черных лошадях и черных оленях. Их собаки были черными, широкоглазыми и ужасными. Их видели так же и в городе Берк (Burch) и во всем лесу от того города до Стэнфорда, и ночью монахи слышали звуки их сигнальных рогов. Заслуживающие доверия люди, слышавшие их ночью, сказали, что в этой процессии могло быть приблизительно двадцать или тридцать трубивших в рога. Их видели и слышали в период Великого поста Пасхи. Тогда они пришли; когда они исчезли, мы не можем сказать. Одному Богу это известно».
Трубящие в рога черные люди с широкоглазыми собаками вполне характерны для «Неистового Воинства», хотя хроника не дает определенного названия для этого явления. После этого описания, упоминание призрачной охоты не фигурирует в фольклорных сборниках вплоть до девятнадцатого столетия.
Одинокие упоминания фиксируются в континентальной Европе XVI-XVII вв.
Якоб Трош (Jakob Trausch) пишет в страсбургской хронике 1516 года:
«Не только в этом году, но также и прежде, за много лет до того, всякий слышал о явлении, называемом Wuetten-Hor — во всех странах, особенно в Эльзасе, Брейсгау (Breisgau), и в других местах. Видят его не только ночью, но также и днем, в лесу и в горах.
Ночью призраки мчались по полям с барабанами и трубами, также и через город с громкими криками и с огнями ... во Фрейбурге (Freiburg) женщина видела своего мужа, который погиб на войне, и поэтому был теперь в этой орде, с разбитою головой. Когда она подбежала к нему, голова его отвалилась совсем».
Поэма Ганса Сакса (Hans Sachs) «Das wutend heer der kleynen dieb» (1539) описывает Неистовое Полчище в ужасающих подробностях — с воронами, летящими над ним и клюющими глаза мертвых.
Он рассказывает:
«Там в хвосте был один человек, повесившийся в этот самый день — у него все еще были глаза, и он смотрел на меня».
В 1666г. швед Йоганнес Схеффис (Johannes Scheffes) упоминает ночное воинство владыки призраков в связи с Одином и отождествляет его с немецким Wutensher.
Нередко молва повествует о зловещей судьбе конкретного эсквайра, который за богохульство или охоту в праздничный день обречён отныне охотиться до самого конца света. Примером может выступить и жестокий кронпринц из легенды Рюгена, за свои зверства обречённый охотиться вечность.
Впрочем, подобные пересказы имеются и в землях Германии, и даже Франции.
Во Франции, к слову, образ древнего Короля Харлы трансформировался в Шарлеманя
