Кэтлин Рейн. Йейтс, Таро и Золотая Заря
Добавлено: Пт фев 02, 2018 9:36 am
Kathleen Raine (c)
Перевод: Анна Блейз (с)
I
Работой Йейтса с картами Таро я заинтересовалась после того, как обнаружила в биографии Хоуна[1] один любопытный факт, а именно: среди немногочисленного ценного имущества, которым располагал молодой поэт в период жизни на съемных лондонских квартирах в 80-е годы XIX века, была колода Таро. Аллюзии на некоторые символы Таро, часто встречающиеся в поэзии Йейтса, — «Башня», «Колесо», «Маг», «Колесница» — неизбежно привлекают внимание любого, кому доводилось по меньшей мере развлекаться гаданием на «лукавой пачке карт» мадам Созострис[2]. Но о чем я не догадывалась тридцать лет назад, когда под впечатлением от «Бесплодной земли» купила колоду Таро и себе, так это о том, что приобретенный мною набор — карты и книжка с толкованиями А.Э. Уэйта — был создан двумя посвященными Герметического ордена Золотой Зари (собственно Уэйтом и Памелой Колман-Смит, выполнившей рисунки карт по его указаниям) и предназначался для их собратьев по ордену. В ордене Золотой Зари, как известно, состоял и Йейтс, печатавшийся вместе с Мейсфилдом, Сингом и прочими в журнальчике «Зеленый сноп», который издавала та же мисс Колман-Смит[3]. Кроме того, бытует мнение, что, разрабатывая символику своей колоды Таро, Уэйт обращался к Йейтсу за советами[4]. Так, совершенно неосознанно, я сделала первый шаг — и угодила в глубокие воды тех магических тайн, о которых Йейтсу было известно так много, а его ученым комментаторам неизвестно почти ничего, ибо знание, к которому стремились члены этого ордена, по самой природе своей не подлежит описанию в строго научных терминах. Анализировать магическую символику сугубо с академических позиций — все равно что анализировать музыкальную партитуру, не отдавая себе отчета, что все эти значки, подвергаемые кропотливому разбору и комментарию, в действительности служат лишь указаниями для извлечения музыки из музыкальных инструментов, о существовании которых незадачливый исследователь даже не догадывается. Иными словами, магия — это искусство.
Несмотря на то, что Таро долгое время ассоциировалось с цыганскими гаданиями, особенно в Италии и на юге Франции, изобрели его отнюдь не цыгане. Выдвинутая в 1781 году Куром де Жебленом — первым ученым, подпавшим под очарование Таро, — теория о том, что в этих картах символически представлены образы древнеегипетской мифологии, также, по всей очевидности, неверна.
Еще одна гипотеза о происхождении Таро связывает его с иудейской эзотерической традицией — каббалой. Этой точки зрения придерживался Элифас Леви, цитату из «Истории магии» которого приводит в своей книге «Таро» Макгрегор Мазерс (обладатель «обширных познаний, но отнюдь не выдающейся учености», как отзывается о нем Йейтс):
В основе абсолютной иероглифической науки лежал алфавит, буквами которого были боги, а буквы которого, в свою очередь, были идеями, идеи — числами, числа же — совершенными символами[5].
Согласно этой теории, Таро является такого рода алфавитом.
Между тем, А.Э. Уэйт[6] предположил, что символы Таро происходят из другого источника, а именно — от альбигойцев. Некоторые из этих символов, указывает он, чрезвычайно похожи на те водяные знаки, которые — как изощренно и убедительно доказал Гарольд Бейли в своих работах «Новый взгляд на эпоху Возрождения» и «Забытый язык символов»[7] (с последней книгой Йейтс был знаком) — в эмблематической форме заключали в себе многие идеи и верования гонимых и рассеявшихся по лику земли наследников Данте и прочих fedele d’amore[8], хранителей эзотерической мудрости Ближнего Востока. В качестве примера Уэйт приводит традиционное изображение Туза Чаш, напоминающее альбигойский символ Святого Грааля.
Так или иначе, практика Золотой Зари, равно как и Теософского общества, характеризовалась безудержным синкретизмом: если имелось несколько вариантов, принимали сразу все. Сам по себе синкретизм, быть может, и ненаучен, однако он обогащает любую концепцию дополнительными оттенками смысла. Поэтому периодам господства синкретизма нередко (как, например, в эпоху Возрождения) сопутствует пышный расцвет искусств. Упоминавшаяся выше теория египетского происхождения Таро послужила одновременно и оправданием, и средством для введения египетского пантеона в систему, по сути своей каббалистическую. Е.П. Блаватская к тому времени уже успела вплести экзотическую нить египетской мудрости в полотно своей эклектичной системы: ее труды изобилуют цитатами из египетской «Книги мертвых». Очарование египетской мифологии для теософа было двояким: она пленяла и древностью, и новизной. Мудрость Египта, о которой так мало известно наверняка и которая дает такую богатую пищу для домыслов, чтили Платон, Пифагор и Моисей. Легендарный египетский маг Гермес Трисмегист не утратил авторитета даже в христианское Средневековье, а «Герметический корпус» всегда занимал почетное место среди текстов, священных для западной эзотерической традиции. Но, в то же время, все это было внове: боги загадочной магической страны — Тот, Исида, Осирис, Хор, Хатхор и Маат — еще не лишились ореола божественной славы и не превратились, подобно Венере, Купидону и Аполлону, в расхожие монеты, затертые от долгого употребления. Кроме того, поэта в поисках значимых символов не могут не заинтересовать териоморфные божества. Звериные обличья принадлежат не истории, а вневременной природе; это своего рода универсальный язык, остающийся молодым даже тогда, когда дряхлеет пантеон, но при этом не теряющий связи с древними сакральными смыслами. «Солнца сокол златоокий», лунный кот, «великий гоготун»[9], яйцо, лотос или даже обычный осёл — все это египетские символы; и все они позволяли Йейтсу маскировать эзотерические темы образами, приемлемыми для непосвященного читателя.
Много информации о связях Йейтса с Герметическим орденом Золотой Зари приводит Вирджиния Мур в книге «Единорог» (1952)[10], а в 1972 году увидело свет подробнейшее документальное исследование Эллика Хоува, посвященное истории этого ордена[11]. Поэтому мы можем не углубляться в историю Золотой Зари, а ограничиться лишь самым кратким обзором. История эта началась в 1884 году, когда преподобный А.Ф.А. Вудфорд[12] таинственным образом обрел некие шифрованные рукописи. Позднее он показал их двум своим друзьям, которые были масонами высоких степеней и состояли в Английском обществе розенкрейцеров (SRIA), — доктору Вудману и Уильяму Уинну Уэсткотту. Те, в свою очередь, ознакомили с этими рукописями одного своего знакомого шотландца — уже упоминавшегося здесь С. Лиддела Мазерса, который впоследствии настолько увлекся кельтским движением, что превратился в Макгрегора Мазерса, затем — просто в Макгрегора, а еще через несколько лет, перебравшись во Францию (его жена была сестрой философа Бергсона), предъявил права на титул какого-то своего далекого предка и стал графом де Гленстре. Еще до личного знакомства с Мазерсом Йейтс часто встречал в читальном зале Британского музея (где тот переписывал манускрипты по церемониальной магии) этого «человека лет тридцати шести — тридцати семи в коричневом вельветовом пальто, атлетического сложения, с суровым и решительным лицом; он казался мне каким-то романтическим героем, хотя я еще не слышал его имени и ничего не знал о характере его изысканий»[13]. «…главным образом именно благодаря ему, — писал Йейтс в «Трепете завесы», — я занялся исследованиями и опытами, которые впоследствии убедили меня, что художественные образы проступают перед мысленным взором, поднимаясь из некоего источника, лежащего глубже сознания, или из бессознательной памяти»[14].
В шифрованных рукописях преподобного Вудфорда обнаружились указания, согласно которым нашедший эти бумаги должен был связаться с «континентальным адептом» — некоей фрейлейн Анной Шпренгель[15] из Ганновера (адрес прилагался). А.Э. Уэйт в своем труде «Братство Розы и Креста» высказывает мнение[16], что рукописи эти появились не ранее 1880 года и происходили из какого-то континентального розенкрейцерского общества[17]. Эллик Хоув в работе «Маги Золотой Зари» убедительно доказал, что никакой Анны Шпренгель в действительности не существовало, и рассмотрел ряд вариантов истинного положения дел.
Не исключено, что мистификация, которую Йейтс впоследствии ввел в текст своего «Видения», выдавая его за публикацию некой старинной книги, найденной в Кракове[18], была навеяна реальными событиями прошлого, приведшими к основанию ордена Золотой Зари, и историей с таинственными рукописями, неисповедимыми путями попадающими именно в руки тех, кому они предназначены.
1 марта 1888 года была составлена хартия, учреждающая Внешний орден Золотой Зари и начальные степени Внутреннего ордена Roseae Rubeae et Aureae Crucis (R.R. et A.C.)[19]; утверждалось, что существует также и Третий (незримый) орден Мастеров. В 1889 году в теософском журнале «Люцифер» было опубликовано письмо с объявлением о том, что этот новый орден «изучает западные традиции <…>. Теософское общество поддерживает с ним дружеские отношения». Йейтс утверждает в «Автобиографии», что был принят в орден Золотой Зари «в мае или июне 1887 года в студии на Шарлотт-стрит»[20]; однако сохранившиеся протоколы свидетельствуют, что в действительности его посвящение состоялось 7 марта 1890-го, после чего он принял магическое имя «Demon est Deus Inversus»[21], Брат D.E.D.I. Тем не менее, в той же «Автобиографии» сообщается, что весной 1889 года Йейтс совместно с Эдвином Эллисом начал изучать пророческие книги Блейка и «опознал некоторые соответствия, почерпнутые из так называемой христианской каббалы, о которой Эдвин Эллис даже никогда не слышал»[22]. Поэтому можно предположить, что подготовительные занятия Йейтс начал еще за некоторое время до приема в орден, и несмотря на то, что в степень Неофита он был посвящен в 1890-м, первые его контакты с Золотой Зарей действительно могут датироваться, как указано в «Автобиографии», 1887 годом[23].
Не считая шифрованных рукописей и старинных манускриптов, которые Мазерс извлек на свет божий в Британском музее и различных континентальных библиотеках, основным источником учения Внутреннего ордена Roseae Rubeae et Aureae Crucis послужили материалы, которые миссис Мазерс[24] получала путем яснослышания (много лет спустя ситуация повторилась: «Видение» Йейтса было получено благодаря медиумическим способностям миссис Йейтс[25]). Основные орденские ритуалы и наставления были опубликованы в 1921 году в Чикаго д-ром Израэлем Регарди, который состоял в Ордене в более поздний период[26].
Первые несколько лет все шло хорошо, и орден процветал. Среди его членов были Флоренс Фарр, Анни Хорниман, Джордж Поллексфен (дядя Йейтса), Мод Гонн, художник У.Т. Хортон (недолгое время), Артур Мейчен, Элджернон Блэквуд, Уильям Пек (главный астроном Эдинбурга) и Алан Беннет, впоследствии уехавший на Цейлон (как затем и Флоренс Фарр), ставший буддийским монахом и принявший имя «Ананда Меттея». Позднее (не в одно время с Йейтсом) в ордене состояли Чарльз Уильямс и даже (недолгое время) писательница Эвелин Андерхилл, автор трудов по христианскому мистицизму. Джордж Рассел (Æ) был только членом Теософского общества, а в Золотой Заре не состоял никогда.
Вскоре, однако, начались проблемы. Макгрегор, уехавший в Париж, пытался захватить единоличную власть над орденом и все явственнее превращался в деспота. В конце концов он поручил знаменитому Алистеру Кроули принять от его имени управление лондонской ложей Исиды-Урании, и это стало последней соломинкой, сломавшей спину верблюда. Кроули был выдворен из лондонской ложи (сопротивление возглавил Йейтс), после чего, в 1900-м, Мазерса сместили с поста главы ордена. На следующий год Йейтс принял чин Императора ложи Исиды-Урании. В 1903 году от ложи откололся А.Э. Уэйт с группой последователей: они заявили, что оккультизм им чужд, и выразили желание работать исключительно на мистических основаниях. Йейтс, Уэсткотт и Артур Мейчен вышли из ордена в 1905-м; Флоренс Фарр умерла на Цейлоне. К 1905 году Кроули окончательно рассорился с Мазерсом, а в 1907-м основал собственный орден — А.'.А.'. (Argentium Astrum), Орден Серебряной Звезды. Орден доктора Фелкина, Stella Matutina (Утренняя Звезда) продолжал исходную магико-розенкрейцерскую линию R.R. et A.C. С этой группой Йейтс поддерживал связи вплоть до 1923 года, когда она прекратила свое существование. Некоторое время сохранялось множество мелких групп, на которые раскололся изначальный орден, но Первая Мировая война разрушила привычный образ жизни и фактически уничтожила то поколение культурных и располагавших досугом людей, силами которых в свое время были созданы Внешний орден Золотой Зари и Roseae Rubeae et Aureae Crucis.
Посвящая первую (1925 года) версию своего «Видения» вдове Мазерса под ее орденским именем «Vestigia» (Vestigia Nulla Retrorsum)[27], Йейтс воссоздает в нескольких строках атмосферу этого общества:
Быть может, только потому и была написана эта книга, что лет сорок тому назад в Лондоне и Париже собирались и рассуждали о мистической философии молодые люди — и вы, и я в их числе. С вашей красотой, вашей ученостью и мистическими дарами вы всем внушали любовь; и хотя к тому времени, как был дописан первый набросок этого посвящения, я не виделся с вами уже больше тридцати лет и не знал, где вы и чем занимаетесь, и много воды утекло с тех пор, как мы с вами переписывали иудейский Шемахамфораш [sic!], эти семьдесят два имени Бога, древнееврейскими буквами, все же было понятно, что посвятить свою книгу я должен именно вам. Все прочие наши соученики, в прошлом мои друзья или друзья друзей, уже умерли или совсем от меня отдалились. <…>[28]
Затем Йейтс описывает события дальнейшей жизни и обстоятельства смерти Хортона, Беннета и Флоренс Фарр, после чего переходит к определению общей цели, которая объединяла всех их в юности:
Всех нас, насколько я помню, отличала от обычных исследователей философии и религии вера в то, что истину нельзя отыскать, а можно лишь обрести в откровении; и если человек не утратит веры и пройдет определенную подготовку, то в должное время откровение отыщет его само <…> Я оглядываюсь на те времена, когда мы были полны фантазий, передававшихся из поколения в поколение и где толковавших, а где и дополнявших деревенские поверья и сказки. Эти фантазии не объясняли наших интеллектуальных представлений, мир которых, в конце концов, был все же слишком современным, но возрождали некоторые забытые способы мышления — главным образом, то, как прекращать свой произвол, чтобы мысль приобретала автоматизм и ум наш мог становиться сосудом для духовных сущностей…[29]
Магия была лишь одной из дисциплин, преподававшихся неофиту Золотой Зари, который клялся «трудиться во исполнение Великой Работы, а именно - приобретать власть над собственной своей природой и способностями»[30]. Согласно некоторым другим источникам, задача эта была по существу христианской: «Конечная цель всех занятий нашего Ордена должна заключаться в том, чтобы обрести более тесную и личную связь с Господом Иисусом, Учителем Учителей»[31]. В воззвании, озаглавленном «Останется ли орден R.R. et A.C. магическим орденом?» (март 1901) и подписанном «D.E.D.I.», Йейтс как Император ордена обращался к тем, кто разделял его познания и убеждения, и выступал в защиту экзаменационной системы, которую хотели отметить Уэйт и его сторонники:
Переходя с их [экзаменов] помощью со ступени на ступень, мы тем самым словно призываем Жизнь Высшую; мы движемся по символическому пути, проходим через символические врата, и с каждым шагом становимся ближе к тому Свету, который, согласно самой сути нашего учения, непрерывно истекает от низшей из незримых Степеней на высшую из Степеней, нам известных. Достигаются ли высшие Степени в теле или только бестелесно, не имеет значения: все равно мы должны идти по этому пути, и открывать эти врата, и стремиться к этому свету, и все равно должны верить, что свет сей непрерывно струится вниз…
И далее:
Страдания и труды, любовь ко всему живому, и сердце, смиряющееся пред Праотеческим Светом, и ум, сквозь который течет без конца Его мощь, красота и покой, — вот что приводит человека к Адептату, а не умножение бесполезных формул.
Йейтс говорит здесь с такой откровенной простотой, какой он не мог себе позволить ни в быту, ни даже в литературном мире; то, что было его сердцу ближе всего, он мог выражать совершенно искренне только среди единомышленников.
По вопросу о том, до какой степени орден Золотой Зари был христианским, высказывались различные мнения. Джеффри Уоткинс[32] полагает, что христианским он и был изначально, поскольку уже первые посвященные R.R. et A.C. чтили христианский символ Розы и Креста; Джеральд Йорк[33], напротив, убежден, что христианизацию орденского учения провел только А.Э. Уэйт, после выхода из ордена основательно переработавший материалы Золотой Зари:
Золотая Заря именовалась «герметическим орденом», тогда как Уэйт назвал свое детище орденом «розенкрейцерским», а розенкрейцеры всегда были христианами в большей степени, нежели герметисты. В изначальном ордене Золотой Зари христианизированные розенкрейцерские материалы на ранних степенях отсутствовали и вводились только во Внутреннем ордене, на степени 5°=6°. Здесь впервые появлялся крест-распятие, но распята на нем была не фигура Христа, а роза.
[Слева:] Нагрудный знак Розы и Креста, подвешенный на желтой шелковой ленте-воротничке. Принадлежал Джорджу Поллексфену, дяде У.Б. Йейтса, состоявшему в ЗЗ под девизом «Festina Lente» (лат. «Поспешай медленно»). Члены ордена Золотой Зари изготавливали для себя такие эмблемы самостоятельно, следуя подробным инструкциям.
Этот нагрудный знак Младшему Адепту-Ревнителю полагалось надевать на все собрания Второго (Внутреннего) ордена, на которых ему дозволялось присутствовать. В материалах ЗЗ, подписанных S.R.M.D. (сокращенным девизом С.Л. Мазерса — «S’ Rhiogail ma Dhream», ирл. «Я королевского происхождения»), говорится: «В знаке Розы и Креста присутствуют все цвета позитивной, мужской, или радужной, шкалы цветовых соответствий, которую также называют “шкалой Короля”. Четыре конца Креста соотносятся с четырьмя стихиями, белая часть — с Духом и семью планетами, 22 лепестка Розы — с 22 путями [Древа Жизни]». (Далее перечисляются соответствия элементов эмблемы десяти сефирот, планетам, священным буквам, знакам зодиака и т.д.)
[Справа: Нагрудный знак Розы и Креста, принадлежавший У.Б. Йейтсу]
Перевод: Анна Блейз (с)
I
Работой Йейтса с картами Таро я заинтересовалась после того, как обнаружила в биографии Хоуна[1] один любопытный факт, а именно: среди немногочисленного ценного имущества, которым располагал молодой поэт в период жизни на съемных лондонских квартирах в 80-е годы XIX века, была колода Таро. Аллюзии на некоторые символы Таро, часто встречающиеся в поэзии Йейтса, — «Башня», «Колесо», «Маг», «Колесница» — неизбежно привлекают внимание любого, кому доводилось по меньшей мере развлекаться гаданием на «лукавой пачке карт» мадам Созострис[2]. Но о чем я не догадывалась тридцать лет назад, когда под впечатлением от «Бесплодной земли» купила колоду Таро и себе, так это о том, что приобретенный мною набор — карты и книжка с толкованиями А.Э. Уэйта — был создан двумя посвященными Герметического ордена Золотой Зари (собственно Уэйтом и Памелой Колман-Смит, выполнившей рисунки карт по его указаниям) и предназначался для их собратьев по ордену. В ордене Золотой Зари, как известно, состоял и Йейтс, печатавшийся вместе с Мейсфилдом, Сингом и прочими в журнальчике «Зеленый сноп», который издавала та же мисс Колман-Смит[3]. Кроме того, бытует мнение, что, разрабатывая символику своей колоды Таро, Уэйт обращался к Йейтсу за советами[4]. Так, совершенно неосознанно, я сделала первый шаг — и угодила в глубокие воды тех магических тайн, о которых Йейтсу было известно так много, а его ученым комментаторам неизвестно почти ничего, ибо знание, к которому стремились члены этого ордена, по самой природе своей не подлежит описанию в строго научных терминах. Анализировать магическую символику сугубо с академических позиций — все равно что анализировать музыкальную партитуру, не отдавая себе отчета, что все эти значки, подвергаемые кропотливому разбору и комментарию, в действительности служат лишь указаниями для извлечения музыки из музыкальных инструментов, о существовании которых незадачливый исследователь даже не догадывается. Иными словами, магия — это искусство.
Несмотря на то, что Таро долгое время ассоциировалось с цыганскими гаданиями, особенно в Италии и на юге Франции, изобрели его отнюдь не цыгане. Выдвинутая в 1781 году Куром де Жебленом — первым ученым, подпавшим под очарование Таро, — теория о том, что в этих картах символически представлены образы древнеегипетской мифологии, также, по всей очевидности, неверна.
Еще одна гипотеза о происхождении Таро связывает его с иудейской эзотерической традицией — каббалой. Этой точки зрения придерживался Элифас Леви, цитату из «Истории магии» которого приводит в своей книге «Таро» Макгрегор Мазерс (обладатель «обширных познаний, но отнюдь не выдающейся учености», как отзывается о нем Йейтс):
В основе абсолютной иероглифической науки лежал алфавит, буквами которого были боги, а буквы которого, в свою очередь, были идеями, идеи — числами, числа же — совершенными символами[5].
Согласно этой теории, Таро является такого рода алфавитом.
Между тем, А.Э. Уэйт[6] предположил, что символы Таро происходят из другого источника, а именно — от альбигойцев. Некоторые из этих символов, указывает он, чрезвычайно похожи на те водяные знаки, которые — как изощренно и убедительно доказал Гарольд Бейли в своих работах «Новый взгляд на эпоху Возрождения» и «Забытый язык символов»[7] (с последней книгой Йейтс был знаком) — в эмблематической форме заключали в себе многие идеи и верования гонимых и рассеявшихся по лику земли наследников Данте и прочих fedele d’amore[8], хранителей эзотерической мудрости Ближнего Востока. В качестве примера Уэйт приводит традиционное изображение Туза Чаш, напоминающее альбигойский символ Святого Грааля.
Так или иначе, практика Золотой Зари, равно как и Теософского общества, характеризовалась безудержным синкретизмом: если имелось несколько вариантов, принимали сразу все. Сам по себе синкретизм, быть может, и ненаучен, однако он обогащает любую концепцию дополнительными оттенками смысла. Поэтому периодам господства синкретизма нередко (как, например, в эпоху Возрождения) сопутствует пышный расцвет искусств. Упоминавшаяся выше теория египетского происхождения Таро послужила одновременно и оправданием, и средством для введения египетского пантеона в систему, по сути своей каббалистическую. Е.П. Блаватская к тому времени уже успела вплести экзотическую нить египетской мудрости в полотно своей эклектичной системы: ее труды изобилуют цитатами из египетской «Книги мертвых». Очарование египетской мифологии для теософа было двояким: она пленяла и древностью, и новизной. Мудрость Египта, о которой так мало известно наверняка и которая дает такую богатую пищу для домыслов, чтили Платон, Пифагор и Моисей. Легендарный египетский маг Гермес Трисмегист не утратил авторитета даже в христианское Средневековье, а «Герметический корпус» всегда занимал почетное место среди текстов, священных для западной эзотерической традиции. Но, в то же время, все это было внове: боги загадочной магической страны — Тот, Исида, Осирис, Хор, Хатхор и Маат — еще не лишились ореола божественной славы и не превратились, подобно Венере, Купидону и Аполлону, в расхожие монеты, затертые от долгого употребления. Кроме того, поэта в поисках значимых символов не могут не заинтересовать териоморфные божества. Звериные обличья принадлежат не истории, а вневременной природе; это своего рода универсальный язык, остающийся молодым даже тогда, когда дряхлеет пантеон, но при этом не теряющий связи с древними сакральными смыслами. «Солнца сокол златоокий», лунный кот, «великий гоготун»[9], яйцо, лотос или даже обычный осёл — все это египетские символы; и все они позволяли Йейтсу маскировать эзотерические темы образами, приемлемыми для непосвященного читателя.
Много информации о связях Йейтса с Герметическим орденом Золотой Зари приводит Вирджиния Мур в книге «Единорог» (1952)[10], а в 1972 году увидело свет подробнейшее документальное исследование Эллика Хоува, посвященное истории этого ордена[11]. Поэтому мы можем не углубляться в историю Золотой Зари, а ограничиться лишь самым кратким обзором. История эта началась в 1884 году, когда преподобный А.Ф.А. Вудфорд[12] таинственным образом обрел некие шифрованные рукописи. Позднее он показал их двум своим друзьям, которые были масонами высоких степеней и состояли в Английском обществе розенкрейцеров (SRIA), — доктору Вудману и Уильяму Уинну Уэсткотту. Те, в свою очередь, ознакомили с этими рукописями одного своего знакомого шотландца — уже упоминавшегося здесь С. Лиддела Мазерса, который впоследствии настолько увлекся кельтским движением, что превратился в Макгрегора Мазерса, затем — просто в Макгрегора, а еще через несколько лет, перебравшись во Францию (его жена была сестрой философа Бергсона), предъявил права на титул какого-то своего далекого предка и стал графом де Гленстре. Еще до личного знакомства с Мазерсом Йейтс часто встречал в читальном зале Британского музея (где тот переписывал манускрипты по церемониальной магии) этого «человека лет тридцати шести — тридцати семи в коричневом вельветовом пальто, атлетического сложения, с суровым и решительным лицом; он казался мне каким-то романтическим героем, хотя я еще не слышал его имени и ничего не знал о характере его изысканий»[13]. «…главным образом именно благодаря ему, — писал Йейтс в «Трепете завесы», — я занялся исследованиями и опытами, которые впоследствии убедили меня, что художественные образы проступают перед мысленным взором, поднимаясь из некоего источника, лежащего глубже сознания, или из бессознательной памяти»[14].
В шифрованных рукописях преподобного Вудфорда обнаружились указания, согласно которым нашедший эти бумаги должен был связаться с «континентальным адептом» — некоей фрейлейн Анной Шпренгель[15] из Ганновера (адрес прилагался). А.Э. Уэйт в своем труде «Братство Розы и Креста» высказывает мнение[16], что рукописи эти появились не ранее 1880 года и происходили из какого-то континентального розенкрейцерского общества[17]. Эллик Хоув в работе «Маги Золотой Зари» убедительно доказал, что никакой Анны Шпренгель в действительности не существовало, и рассмотрел ряд вариантов истинного положения дел.
Не исключено, что мистификация, которую Йейтс впоследствии ввел в текст своего «Видения», выдавая его за публикацию некой старинной книги, найденной в Кракове[18], была навеяна реальными событиями прошлого, приведшими к основанию ордена Золотой Зари, и историей с таинственными рукописями, неисповедимыми путями попадающими именно в руки тех, кому они предназначены.
1 марта 1888 года была составлена хартия, учреждающая Внешний орден Золотой Зари и начальные степени Внутреннего ордена Roseae Rubeae et Aureae Crucis (R.R. et A.C.)[19]; утверждалось, что существует также и Третий (незримый) орден Мастеров. В 1889 году в теософском журнале «Люцифер» было опубликовано письмо с объявлением о том, что этот новый орден «изучает западные традиции <…>. Теософское общество поддерживает с ним дружеские отношения». Йейтс утверждает в «Автобиографии», что был принят в орден Золотой Зари «в мае или июне 1887 года в студии на Шарлотт-стрит»[20]; однако сохранившиеся протоколы свидетельствуют, что в действительности его посвящение состоялось 7 марта 1890-го, после чего он принял магическое имя «Demon est Deus Inversus»[21], Брат D.E.D.I. Тем не менее, в той же «Автобиографии» сообщается, что весной 1889 года Йейтс совместно с Эдвином Эллисом начал изучать пророческие книги Блейка и «опознал некоторые соответствия, почерпнутые из так называемой христианской каббалы, о которой Эдвин Эллис даже никогда не слышал»[22]. Поэтому можно предположить, что подготовительные занятия Йейтс начал еще за некоторое время до приема в орден, и несмотря на то, что в степень Неофита он был посвящен в 1890-м, первые его контакты с Золотой Зарей действительно могут датироваться, как указано в «Автобиографии», 1887 годом[23].
Не считая шифрованных рукописей и старинных манускриптов, которые Мазерс извлек на свет божий в Британском музее и различных континентальных библиотеках, основным источником учения Внутреннего ордена Roseae Rubeae et Aureae Crucis послужили материалы, которые миссис Мазерс[24] получала путем яснослышания (много лет спустя ситуация повторилась: «Видение» Йейтса было получено благодаря медиумическим способностям миссис Йейтс[25]). Основные орденские ритуалы и наставления были опубликованы в 1921 году в Чикаго д-ром Израэлем Регарди, который состоял в Ордене в более поздний период[26].
Первые несколько лет все шло хорошо, и орден процветал. Среди его членов были Флоренс Фарр, Анни Хорниман, Джордж Поллексфен (дядя Йейтса), Мод Гонн, художник У.Т. Хортон (недолгое время), Артур Мейчен, Элджернон Блэквуд, Уильям Пек (главный астроном Эдинбурга) и Алан Беннет, впоследствии уехавший на Цейлон (как затем и Флоренс Фарр), ставший буддийским монахом и принявший имя «Ананда Меттея». Позднее (не в одно время с Йейтсом) в ордене состояли Чарльз Уильямс и даже (недолгое время) писательница Эвелин Андерхилл, автор трудов по христианскому мистицизму. Джордж Рассел (Æ) был только членом Теософского общества, а в Золотой Заре не состоял никогда.
Вскоре, однако, начались проблемы. Макгрегор, уехавший в Париж, пытался захватить единоличную власть над орденом и все явственнее превращался в деспота. В конце концов он поручил знаменитому Алистеру Кроули принять от его имени управление лондонской ложей Исиды-Урании, и это стало последней соломинкой, сломавшей спину верблюда. Кроули был выдворен из лондонской ложи (сопротивление возглавил Йейтс), после чего, в 1900-м, Мазерса сместили с поста главы ордена. На следующий год Йейтс принял чин Императора ложи Исиды-Урании. В 1903 году от ложи откололся А.Э. Уэйт с группой последователей: они заявили, что оккультизм им чужд, и выразили желание работать исключительно на мистических основаниях. Йейтс, Уэсткотт и Артур Мейчен вышли из ордена в 1905-м; Флоренс Фарр умерла на Цейлоне. К 1905 году Кроули окончательно рассорился с Мазерсом, а в 1907-м основал собственный орден — А.'.А.'. (Argentium Astrum), Орден Серебряной Звезды. Орден доктора Фелкина, Stella Matutina (Утренняя Звезда) продолжал исходную магико-розенкрейцерскую линию R.R. et A.C. С этой группой Йейтс поддерживал связи вплоть до 1923 года, когда она прекратила свое существование. Некоторое время сохранялось множество мелких групп, на которые раскололся изначальный орден, но Первая Мировая война разрушила привычный образ жизни и фактически уничтожила то поколение культурных и располагавших досугом людей, силами которых в свое время были созданы Внешний орден Золотой Зари и Roseae Rubeae et Aureae Crucis.
Посвящая первую (1925 года) версию своего «Видения» вдове Мазерса под ее орденским именем «Vestigia» (Vestigia Nulla Retrorsum)[27], Йейтс воссоздает в нескольких строках атмосферу этого общества:
Быть может, только потому и была написана эта книга, что лет сорок тому назад в Лондоне и Париже собирались и рассуждали о мистической философии молодые люди — и вы, и я в их числе. С вашей красотой, вашей ученостью и мистическими дарами вы всем внушали любовь; и хотя к тому времени, как был дописан первый набросок этого посвящения, я не виделся с вами уже больше тридцати лет и не знал, где вы и чем занимаетесь, и много воды утекло с тех пор, как мы с вами переписывали иудейский Шемахамфораш [sic!], эти семьдесят два имени Бога, древнееврейскими буквами, все же было понятно, что посвятить свою книгу я должен именно вам. Все прочие наши соученики, в прошлом мои друзья или друзья друзей, уже умерли или совсем от меня отдалились. <…>[28]
Затем Йейтс описывает события дальнейшей жизни и обстоятельства смерти Хортона, Беннета и Флоренс Фарр, после чего переходит к определению общей цели, которая объединяла всех их в юности:
Всех нас, насколько я помню, отличала от обычных исследователей философии и религии вера в то, что истину нельзя отыскать, а можно лишь обрести в откровении; и если человек не утратит веры и пройдет определенную подготовку, то в должное время откровение отыщет его само <…> Я оглядываюсь на те времена, когда мы были полны фантазий, передававшихся из поколения в поколение и где толковавших, а где и дополнявших деревенские поверья и сказки. Эти фантазии не объясняли наших интеллектуальных представлений, мир которых, в конце концов, был все же слишком современным, но возрождали некоторые забытые способы мышления — главным образом, то, как прекращать свой произвол, чтобы мысль приобретала автоматизм и ум наш мог становиться сосудом для духовных сущностей…[29]
Магия была лишь одной из дисциплин, преподававшихся неофиту Золотой Зари, который клялся «трудиться во исполнение Великой Работы, а именно - приобретать власть над собственной своей природой и способностями»[30]. Согласно некоторым другим источникам, задача эта была по существу христианской: «Конечная цель всех занятий нашего Ордена должна заключаться в том, чтобы обрести более тесную и личную связь с Господом Иисусом, Учителем Учителей»[31]. В воззвании, озаглавленном «Останется ли орден R.R. et A.C. магическим орденом?» (март 1901) и подписанном «D.E.D.I.», Йейтс как Император ордена обращался к тем, кто разделял его познания и убеждения, и выступал в защиту экзаменационной системы, которую хотели отметить Уэйт и его сторонники:
Переходя с их [экзаменов] помощью со ступени на ступень, мы тем самым словно призываем Жизнь Высшую; мы движемся по символическому пути, проходим через символические врата, и с каждым шагом становимся ближе к тому Свету, который, согласно самой сути нашего учения, непрерывно истекает от низшей из незримых Степеней на высшую из Степеней, нам известных. Достигаются ли высшие Степени в теле или только бестелесно, не имеет значения: все равно мы должны идти по этому пути, и открывать эти врата, и стремиться к этому свету, и все равно должны верить, что свет сей непрерывно струится вниз…
И далее:
Страдания и труды, любовь ко всему живому, и сердце, смиряющееся пред Праотеческим Светом, и ум, сквозь который течет без конца Его мощь, красота и покой, — вот что приводит человека к Адептату, а не умножение бесполезных формул.
Йейтс говорит здесь с такой откровенной простотой, какой он не мог себе позволить ни в быту, ни даже в литературном мире; то, что было его сердцу ближе всего, он мог выражать совершенно искренне только среди единомышленников.
По вопросу о том, до какой степени орден Золотой Зари был христианским, высказывались различные мнения. Джеффри Уоткинс[32] полагает, что христианским он и был изначально, поскольку уже первые посвященные R.R. et A.C. чтили христианский символ Розы и Креста; Джеральд Йорк[33], напротив, убежден, что христианизацию орденского учения провел только А.Э. Уэйт, после выхода из ордена основательно переработавший материалы Золотой Зари:
Золотая Заря именовалась «герметическим орденом», тогда как Уэйт назвал свое детище орденом «розенкрейцерским», а розенкрейцеры всегда были христианами в большей степени, нежели герметисты. В изначальном ордене Золотой Зари христианизированные розенкрейцерские материалы на ранних степенях отсутствовали и вводились только во Внутреннем ордене, на степени 5°=6°. Здесь впервые появлялся крест-распятие, но распята на нем была не фигура Христа, а роза.
Этот нагрудный знак Младшему Адепту-Ревнителю полагалось надевать на все собрания Второго (Внутреннего) ордена, на которых ему дозволялось присутствовать. В материалах ЗЗ, подписанных S.R.M.D. (сокращенным девизом С.Л. Мазерса — «S’ Rhiogail ma Dhream», ирл. «Я королевского происхождения»), говорится: «В знаке Розы и Креста присутствуют все цвета позитивной, мужской, или радужной, шкалы цветовых соответствий, которую также называют “шкалой Короля”. Четыре конца Креста соотносятся с четырьмя стихиями, белая часть — с Духом и семью планетами, 22 лепестка Розы — с 22 путями [Древа Жизни]». (Далее перечисляются соответствия элементов эмблемы десяти сефирот, планетам, священным буквам, знакам зодиака и т.д.)
[Справа: Нагрудный знак Розы и Креста, принадлежавший У.Б. Йейтсу]
