ПРЕДСТАВЛЕНИЯ О РИТУАЛЬНОЙ НЕЧИСТОТЕ ЖЕНЩИН В ТРАДИЦИОННОЙ КУЛЬТУРЕ.

[Цила]

ПРЕДСТАВЛЕНИЯ О РИТУАЛЬНОЙ НЕЧИСТОТЕ ЖЕНЩИН В ТРАДИЦИОННОЙ КУЛЬТУРЕ.
(автор статьи Юлия Михайловна Трещенок - аспирант, Санкт-Петербургский государственный университет)

"Двойственность женской природы, свойственная архаическим формам мироощущения, берёт свое начало в представлении об противоречивости природы смерти, выраженной в двух принципах, устойчивых мифоритуальные сценарии обрядов перехода. В женщине, носительнице детородной функции, реализуются оба взаимодополняющих мировоззренческих принципа: «жизнь как антипод смерти» и «смерть как источник жизни». Смерть, будучи логической противоположностью жизни, вместе с тем, представляет из себя порог. Смерть утверждает факт перехода, смены статуса и является гарантом его необратимости. Смерть, как и женщина, в традиционной культуре - одновременно источник блага и опасности деструктивного влияния потусторонней сферы.
Распространённость идеи о нечистоте женщины отмечалась многими исследователями. В том числе подчёркивалась неоднозначность представлений о ритуальной нечистоте, а также сложность взаимоотношений ритуально нечистого и сакрального.

Представление о смерти как антиподе жизни формирует комплекс ритуальных действий, направленных на защиту от угрозы, исходящей из области потустороннего. В то же самое время принцип «возрождение через смерть», лежащий в основании ритуалов жизненного и календарного циклов, утверждает смерть в качестве источника всякой жизни, что определяет направленность ритуального действия на установление контакта с потусторонним миром. На продуцирующее действие смерти и потустороннего мира указывают некоторые традиции, например, обычай рядиться в смерть, покойника во время свадебного обряда. Покойник также неизменный персонаж календарных ряжений, чей образ носит выраженную сексуальную окраску. Ряженье в старика, также демонстрирующего продуцирующую символику, распространено в календарной обрядности. «Образ рождающей смерти вызывает образ круговорота, в котором то, что погибает, вновь нарождается». В.И.Ерёмина приводит некоторые примеры, демонстрирующие способность смерти к продуцирующему воздействию: «В Горьковской области берут землю с новой могилы и посыпают её у дома, чтобы вёлся скот». «В Германии соломенное изображение Смерти показывали женщинам, которые только что вступили в брак, чтобы сделать их плодовитыми».
В традиционных обществах невеста является центральным персонажем свадьбы, в котором проявляется сходство свадебного обряда с родинами и похоронами. Типологическое сходство свадьбы и похорон проявляется в сходстве ритуальных сценариев, на что, применительно к русской традиции, указывают А.К.Байбурин и Г.А.Левинтон. В отношении невесты обыгрывается мотив ритуальной смерти. Однонаправленность пути подчёркивается в загадках о свадьбе, родах и смерти. В гаданиях интерпретация одного и того же результата для всех означает смерть, а для девушки - брак. Символическая слепота, пассивность, обезличенность невесты утверждают её принадлежность к существам, относящимся к потустороннему миру. Употребление ритуального покрывала, скрывающего невесту, служит границей между зонами мифоритуального пространства, отделяющей сферу потустороннего, иноприродного, к которой принадлежит невеста, от посюсторонней сферы.
Соотнесённость невесты, новорождённого и покойника обнаруживает себя в ритуальном употреблении одежды. У киргизов одежду покойника, вывешенную на всеобщее обозрение, обозначали одним и тем же словом, что и приданое новорождённого, и невесты - «сеп». Г.С.Маслова приводит обычай, отмеченный в Архангельской губернии, - использовать в качестве ритуального покрывала невесты куколь - ритуальную одежду покойника. В.И.Ерёмина указывает на русский обычай, «утраченный в обряде, но сохранившийся в фольклоре, присылать перед свадьбой девушке "рубашку на смерть", саван или "умиральную рубашку" (свадебные причитания)...». Смерть выступает побудительной силой, стимулирующей женскую фертильность.
Жизненный цикл формируется тремя главными событиями - точками на отрезке жизненного пути человека - рождением, свадьбой, похоронами. При этом свадьба представляется событием равноудалённым от смерти, переходным между двумя крайними точками жизненного пути. В первые годы замужества женщина оказывается в точке наибольшей аккумуляции жизненной энергии, на пике жизненных сил, необходимых для реализации детородной функции. Таким образом, в этот период для женщины актуализируются оба принципа, она одновременно находится в точке, наиболее удалённой от смерти, то есть в ней реализуется представление о жизни как антиподе смерти, но при этом способность к воспроизводству жизни приобретается благодаря стимулирующему действию смерти в ходе свадебного ритуала, что утверждает принцип «через смерть к возрождению».

Представление о необходимости обмена ресурсами с потусторонним миром, когда всякое благо считается полученным из иного мира, являющегося источником плодородия и плодовитости, порождает отношение к новорождённым как существам до некоторой степени причастным к миру потустороннего и до определённого момента обладающим свойством ритуальной нечистоты. Так же и женская утроба считается принадлежащей к иноприродному, так как из неё происходят дети. Лоно представляет собой связующий элемент между миром живых и миром мёртвых. О потусторонней природе женской матки, утробы свидетельствует народный термин для их обозначения - «золотник». На золото как атрибут подземного мира в фольклоре указал В.Я.Пропп: «Всё, что окрашено в золотой цвет, этим самым выдаёт свою принадлежность к иному царству».
Способность женщины к деторождению делает её причастной к потустороннему миру и определяет её связь со смертью, так что смерть приобретает женские черты и сексуальную окраску, а на женщину переносится свойство двойственности существа, заключающего в себе потенциал к воспроизводству и, одновременно, влекущего угрозу, таящуюся в сфере потустороннего. Г.С.Маслова приводит традицию ряженья в покойника и Смерть в свадебной обрядности. В Киевской губернии, во время свадьбы, рядились в Смерть, человек, изображавший Смерть, надевал женскую рубаху.

Связь крови, истекающей из женских гениталий, с деторождением сообщает крови характер двойственности, которой обладает смерть. Кровь, как и красный цвет, традиционно соотносится с жизнью, жизненными силами. Красный цвет, символизирующий кровь, является универсальным апотропеем, оберегающим от вредоносного влияния и сообщающим плодовитость. Кровь являет собой олицетворением жизни, вместилищем души. Соотнесённость крови и потустороннего мира сообщает крови потенциал к разрушительному воздействию. Эта противоречивая природа крови, заключающей в себе оппозицию «жизнь - смерть» взаимодействует с представлениями об двойственности самой смерти как источника плодородия с одной стороны и антипода жизни - с другой.
Подобная двойственность крови может быть проиллюстрирована на примере мировоззрения селькупов. Термином «пылы» селькупы обозначали женскую менструальную кровь и кровавую жертву духам нижнего мира, считали эту кровь «нечистой», так как она связывает два мира - мир живых и мир мёртвых и заключает в себе угрозу для людей. «Кровь представлялась жизненным началом, жизненной силой, условием и причиной жизни человека - душой, но в то же время, ... через кровь к человеку из иного мира приходила смертельная опасность».

Связь женщины с потусторонним миром в результате её способности к воспроизводству рождает отношение к ней как к существу, являющемуся как проводником блага, так и источником постоянной угрозы. Способность женщины к произведению потомства нуждается в постоянной защите и стимулировании, вместе с тем, существует необходимость в принятии мер по минимизации возможного пагубного влияния иного мира, в соприкосновение с которым женщина может входить ввиду своей природы. Для предупреждения вредоносного воздействия сферы потустороннего традиционная культура предписывает женщине соблюдать некоторые запреты, связанные с ритуальной нечистотой, которую причиняет всё то, что связано с произведением потомства - менструация и роды.
Женщина в определённые периоды жизни, младенец и покойник наделены свойством ритуальной нечистоты, имеющей один и тот же источник - контакт с потусторонним миром. Согласно русской традиции, родившая женщина считается нечистой в течение шести недель. В разных областях России опасность, исходящая от новорождённого и покойника, обычно имела место в течение сорока дней.
В Закарпатье верили, что, если ребёнок умрёт некрещённым, то он станет чёртом и будет беспокоить родителей. Согласно народной примете, вода в купели после крещения ребёнка считалась «поганой». У таджиков и киргизов ребёнка, пока ему не исполнится сорок дней, одевают в «собачью рубашечку», считается, что душа вселяется в ребёнка после сорока дней. Г.С.Маслова также приводит обычай, имеющий место у восточных славян, - не одевать ребёнка в рубашку и не класть в колыбель до момента крещения. Согласно ненецким верованиям, новорождённого ребёнка запрещалось класть в люльку непосредственно после родов, в противном случае, люлька становится нечистой. В.И.Ерёмина приводит следующие примеры народных представлений, связанных с нечистотой, демонстрирующих отношение к родильнице как к источнику угрозы природным благам, в том числе её способность навредить производительной силе природы: у западных славян только что родившую женщину «не пускают одну ходить к колодцу или на реку за водой, чтоб она не испортила воды». В Германии, согласно поверью, если «родильница до истечения шести недель выйдет в поле или в сад, там прекращается рост плодов». Опасность может исходить от самого носителя нечистоты или от вещей, с ним соприкасавшихся. Многие культуры полагали опасной одежду покойника и роженицы, от которой надлежало избавляться. В.И.Васильев приводит примеры подобных обычаев, связанных с рождением ребёнка у ненцев и энцев. После того, как ненецкая женщина родит, она должна переступить через костер в очистительных целях, после чего всю её одежду сжигают. У энцев одна из женщин, принимавших роды, закапывает одежду роженицы в землю. У ненцев, если ребёнок рождался в пути, то нарты, на которых происходили роды, не подлежали дальнейшему использованию и немедленно сжигались.

Представления об опасности, исходящей от менструальной крови и ритуальной нечистоте менструирующей женщины, чрезвычайно распространены. Мужчины маэ-энга опасаются сексуальных отношений с женщиной, но больше всего боятся менструальной крови, контакт с менструирующей женщиной или менструальной кровью, согласно их представлениям, может сделать их кровь чёрной, «убить её».
Представление о ритуальной нечистоте в период менструации и некоторое время после родов демонстрирует высокую степень устойчивости, к примеру, оно имеет место в Русской Православной церкви.
К идее о ритуальной нечистоте имеет отношение запрет на перешагивание через предметы и людей, обнаруживающий себя в разных культурах, однако, наиболее разработанный у некоторых северных народов и занимающий важное место в системе их представления о мире. У народов самодийской языковой группы представление об осквернении включает в себя опасность, исходящую от менструальной крови, при этом осквернение может быть сообщено предмету или человеку, оказавшемуся под источником нечистоты, то есть в случае, если женщина перешагнёт через него или, если её поясная одежда окажется поверх него. У ненцев комплекс таких запретов носит название «ся"мэй». Е.В.Лярская приводит данные ненецко-русского словаря, в котором данное слово переводится как: 1) «менструация»; 2) «нечистый»; 3) «поганый». Этим термином может обозначаться менструирующая женщина, предметы и люди, которым передалось осквернение, новорождённый ребёнок и недавно родившая женщина, покойник и то, что с ним соприкасалось.
Схожими представлениями об осквернении обладали соседствующие с народами самодийской группы ханты и манси. Согласно верованиям обских угров, «женщине нельзя подниматься на крышу дома, так как там она может оказаться над людьми или хозяйственной утварью... Если мужчина случайно проходит ниже того места, где в это время находится женщина, то он становится нечистым, однако такой же результат бывает, если он пройдёт под женской одеждой». Согласно исследованию, проведённому Ю.Б.Симченко, сходным образом осквернение передаётся в системе представлений нганасан. Однако, если ненцы считают, что угрозу представляет нижняя часть тела женщины, а также поясная одежда и обувь, то нганасаны мыслят нахождение источника осквернения более локально. Им является та часть штанов женщины, что прикрывает гениталии. Эта деталь штанов женщины носит название «надюма». Словом «надюма» также обозначают саму систему запретов для женщины, женщину, что нарушила запрет, а также предмет, которому было передано осквернение.

Сходные представления, связанные с запретом на перешагивание через предметы, имеют место в восточнославянской культуре. Беременной женщине запрещалось перешагивать через коромысло, части плуга, упряжь, дышло. В Закарпатье на беременную распространялось множество запретов, в том числе, ей не дозволялось перешагивать через дышло.
Кроме того, с данной системой представлений народов самодийской группы коррелирует поверье, распространённое у славян, согласно которому, в случае, если рыбаку в сети попадаются лягушки, то, значит, через сети переступила «нечистая» женщина (то есть ао время критических дней). Это поверье обнаруживает семантическую связь менструальной крови и деторождения с лягушкой, так как лягушка, как и змея, имеет хтоническую природу и традиционно связывается с фертильностью.

В связи с верованиями нганасан в данном случае важно отметить понятие о «живой» и «мёртвой» крови. Женщина сама по себе не являлась нечистой и не влекла осквернения, если на ней не были надеты штаны. Попадание крови непосредственно на предметы и людей не представляло угрозы, так как вредоносна лишь «мёртвая» кровь. «Связь надюма с особой частью одежды определялась представлениями о переходе от живого к мёртвому, переселении из одного мира в другой. Женщина считалась существом, которое периодически без опасности для своей жизни выделяет жизненно важные части тела, переходящие в иррациональный мир. Кровь - особый элемент, отличающий живое от мёртвого».
Представления о «живой» и «мёртвой» крови можно сопоставить с представлениями о «живой» и «мёртвой» воде. И та, и другая находятся в нижнем мире, мире мёртвых и могут приносить смерть и исцеление.
Помимо потенциала к деструктивному влиянию в связи с воздействием из сферы потустороннего, кровь обладает апотропеическим и побудительным действием. По мнению Е.Г.Кагарова, кровь, что истекает из половых органов женщины во время менструации и тем более дефлорации, считается «у всех народов могущественным оберегом и, вместе с тем оплодотворяющим средством». В восточнославянской традиции рубаха, используемая во время обряда первой ночи, впоследствии применялась для излечения болезней и в случае тяжёлых родов. Обряды, проводимые с этой рубахой, служили для стимулирования плодородия и плодовитости.

В итоге можно сделать выводы - связь крови и зачатия, мифологическая взаимосвязь крови и женского лона с потусторонним миром обусловливало восприятие женщины как существа, периодически вступающего в контакт с иноприродным и находящимся, таким образом, в приграничной зоне мифоритуального пространства, что переносит на неё характер двойственности, свойственный потустороннему миру и смерти. Учитывая особую связь женщины с потусторонним миром, когда женщина, ввиду своей способности к деторождению, является каналом связи между двумя сферами мифоритуального пространства, очевидна необходимость в принятии профилактических мер против потенциально вредоносного воздействия иноприродной сферы. С другой стороны, способность к произведению потомства нуждается в постоянной защите и стимулировании, что выражается в различных побудительных ритуалах и, в особенности, проявляется в костюме женщины через некоторое время после свадьбы, когда в костюме можно обнаружить элементы, указывающие на ритуально закреплённое право и обязанность их обладательницы к продолжению рода. Количество подобных элементов обратно пропорционально возрасту женщины, отсутствие их обозначает, что женщина вышла из детородного возраста."