История отдельных «обманных» выражений свидетельствует о рождении их из конкретных магических практик (например, считается, что общенар. заговаривать зубы связано с лечением больных заговорами, некоторые из которых могли унять зубную боль [Бирих, Мокиенко, Степанова 2005: 258]).
Сфера магического выступает «донором» лексических единиц для семантического поля обмана. Мотивирующими для «обманных» лексем становятся слова, называющие с у б ъ е к т а к о л д о в с т в а — колдун, шаман, волхв2, пухтарь (ср. без указ. места пухтарь ‘знахарь’ [Даль, 3: 566]): астрах. колдун ‘плут, обманщик’ [СРНГ, 14: 117], енис., бурят. ошаманивать ‘по суеверным представлениям, околдовывать’, ‘обманывать’ [СРНГ 25: 78], смол. обволхвить ‘обмануть’ [СРНГ, 22: 11], забайк. пухтарь ‘шарлатан, обманщик’ [СРНГ, 33: 165]; к о л д о в с к о е
д е й с т в и е: арх., сев.-двин. кудесить ‘хитрить, клеветать’ и ‘заниматься колдовством’ [СРНГ, 16: 10], смол. озелять ‘обманывать’ и ‘околдовывать знахарским зельем’ [СРНГ, 23: 89].
Дополнительным стимулом для семантического переноса может служить распространенный способ, к которому прибегают для достижения своих целей знахари и колдуны, — заговаривание, нашептывание особых слов, отсюда появление у «колдовских» глаголов значения говорения (часто — с негативно- оценочным компонентом), ср. вят., влг. пуктосить ‘ворожить, колдовать’, ‘говорить вздор, пустомелить’, пухтать арх., влг., тобол. ‘лечить заговорами, нашептывать, колдовать’, пск. ‘говорить про себя, шептать, ворчать’ [СРНГ, 33: 165], арх., влг.
пувовать ‘ворожить, колдовать’, ‘ворчать, брюзжать, говорить
вздор, болтать’ [СРНГ, 33: 104].
Слова со значением обмана могут возникать внутри слово-
образовательного гнезда с производящей основой, обладающей семантикой колдовства. В гнезде корня куд- / клуд- встречается ряд слов поля обмана: влг., твер., перм., смол. прокуда ‘хитрый человек, притворщик, обманщик’, пск. прокудень ‘то же’, ворон. прокудить ‘хитрить, надувать кого-л.’ [СРНГ, 32: 165], яросл. прокудничать ‘хитрить, притворяться, обманывать’ [СРНГ, 32: 166], яросл. приклуда ‘притворщик’ [ЯОС, 8: 88], поклудница ‘притворщица, лицемерка’ [ЯОС, 8: 46].
Спектр значений данных лексем, помимо «обманных», включает значения ‘выдумывать’, ‘безобразничать’, ‘вредить’ (для суще-
ствительных — ‘тот, кто выдумывает / шалит’). Для киров. прокуда отмечается закономерное значение ‘волшебник’ [СРНГ, 32: 165].
Прасл. *kudъ, *kudo, *kuditi принадлежат смысловой сфере чудесного и имеют формально-семантические параллели и этимологическую связь с прасл. *čudo, *čuditi, отличаясь от последних более негативной окраской семантики [ЭССЯ, 13: 83], ср. орл. куд ‘злой дух’ [СРНГ, 15: 395], арх. кудь ‘колдовство’ [СРНГ, 16: 17], диал. шир. распр. кудесить ‘колдовать’,
‘шалить; портить что-л.’, ‘бездельничать’, ‘хитрить; клеветать на кого-л.’ [СРНГ, 16: 10].
Обман и персонажи низшей демонологии.
За устойчивостью упоминаний нечистой силы во внутренней форме «обманных» слов стоят глубинные представления о вредоносности нечистой силы, подкрепленные книжно-христианским образом духа — носителя мирового зла (выражаемые, например, в пословицах вроде «От бога дождь, от дьявола ложь» [Даль, 2: 245], «Сказал бы Богу правду, да черта боюсь» [Даль 1879, 1: 230]).
Взаимное тяготение «обманных» и «демонологических» смыслов прослеживается на уровне древней семантики.
В качестве примера можно рассматривать ряд русских диалектных континуантов праслав. *maniti < mati, в гнезде которого семантика развивалась от значения ‘делать знаки, подзывать’ до значения ‘морочить кого-то, обманывать’: ман новг. ‘нечистый дух, живущий в доме, в бане или на колокольне’, новг., олон. ‘лжец, обманщик’, мана смол. ‘наваждение, нечто призрачное’, олон. ‘обман’ [СРНГ, 17: 354], маньяк ворон., южн., зап. ‘призрак, видение’, тул. ‘злой дух в виде падающей звезды’, калуж. ‘обманщик’ [СРНГ, 17: 366].
Значение обмана может быть вторичным по отношению к «демонологической» семантике и семантике обманчивых зрительных впечатлений, имеющих мифологический аспект1 , ср., например, диал. шир. распр. блазнить ‘чудиться, мерещиться’, блазнить твер. ‘в суеверных представлениях — приносить несчастье дурным глазом’, ‘обманывать’
[СРНГ, 2: 314], мрачить влг. ‘мерещиться’, перм., влг. ‘колдовать’, арх., сверд., сиб. ‘обманывать’ [СРНГ, 18: 327].
Субъект обмана в силу вызываемого к себе резко отрицательного отношения иногда отождествляется с нечистой силой, а его действия характеризуются как действия нечистой силы: пск. верёвочный чёрт ‘об обманщике, сумасброде и т.п.’2 [ПОС, 3: 81], твер. дёмка ‘обманщик, плут’, твер. дёмить ‘лукавить, обманывать’3 [СРНГ, 7: 349] (ср. твер. демёшка ‘сатана, демон’, демёшкины (дёмины) ребята ‘нечистые духи, черти’ [СРНГ, 7: 349]), костр. подьяволить ‘обмануть’ [СРНГ, 28: 267].
Семантический спектр отдельных лексем демонстрирует возможность их употребления для номинации как нечистой силы, так и субъекта обмана, ср. лихоман курск. ‘дьявол, черт’, вост. ‘обманщик, мошенник’ [СРНГ, 17: 79].
Субъекту обмана могут приписываться характеристики нечистой силы: смол. преисподный ‘очень хитрый; лукавый’ [ССГ, 9: 10], новг. как чёрт на колу ‘хитрить, изворачиваться’ [Сергеева 2004: 130], новг. вертеться как шиш1 на дубине ‘хитрить, изворачиваться’ [Сергеева 2004: 130–131] (на обманщика «проецируется» такое свойство черта, как излишняя подвижность, склонность к верчению, которое «вычитывается», к примеру, из новосиб. крутиться как черт на бересте [Кобелева 2004:
217], литер. вертеться как бес (черт) перед заутреней, литер. бес
‘о вертлявом, подвижном человеке или животном’, влг. бесье
ребро ‘то же’ [ЛКТЭ]).
Процесс обмана рисуется как принуждение объекта обмана к вступлению в контакт с нечистой силой: омск. на беса посадить ‘обмануть’ [СРНГ, 30: 134], костр. беса совать ‘осторожно обманывать’: «Беса совать — это не то что обманывать, ну, врать, изворачиваться, с тонким подходом» [ЛКТЭ]2 , диал. обувать в чёртовы лапти ‘обманывать’ [Мокиенко, Никитина 2008: 352]. В последнем выражении семантика обмана поддерживается также мотивом обувания и упоминанием лаптей.
Во-первых, сам глагол обуть в просторечии и говорах имеет значение ‘обмануть, перехитрить кого-л.’, а во-вторых, мотив обувания в лапти варьируется в следующих фразеологизмах: новг. обуть в кривые лапти ‘обмануть, обобрать кого-л.’: «Ну что, Маша, и тебя в кривые лапти эта продавщица обула?» [Сергеева 2004: 230], новг. переодеть из сапог в лапти ‘обмануть, обобрать кого-л.’: «Пришла она к нему, её быстро из сапог в лапти переодели» [Сергеева 2004: 230] и др.
«Обманные» коннотации глагола обуть отчасти связаны с реализацией им мотива подчинения чужой воле, а «обманные» коннотации лаптей, в частности, связаны со способом их изготовления: плетение регулярно интерпретируется как обманное действие, ср. арх. лапти сплести ‘обмануть, ввести в заблуждение’3
.
За выражением пск. морочить беса ‘обманывать, колдовать’ [Мокиенко, Никитина 2008: 39], вероятно, стоит пресуппозиция «обманщик так ловок, что способен обмануть даже беса».
Нечистая сила может выступать не только субъектом, но и объектом обмана, ср. многочисленные бытовые сказки об одураченном черте (сюжеты 1000–1199 сравнительного указателя сюжетов восточнославянских сказок [СУС]). Значение ‘колдовать’ подсказывает еще одно обстоятельство, на которое может опираться фразеологизм: в восточнославянской традиции укоренено представление о подчиняющихся колдуну бесах, которых он заставляет работать, чтобы они не навредили ему самому [СД, 2: 530].
Упоминание беса содержит в себе повышенную экспрессию и может вносить в семантику выражения «обманный» (т.е. выраженно отрицательный) компонент: новг. наговорить беса в ступе ‘много наговорить, налгать’: «Слушай больше, она беса в ступе наговорит, врунья» [Сергеева 2004: 122], смол. гнать беса ‘говорить неправду’: «Что ты мне гонишь беса? Ты правду скажи» [ССГ, 3: 60].
Тот факт, что «обманная» семантика может возникать благодаря корню бес-, позволяет предполагать, что пск. бесомыжничать, бесомыничать ‘обманывать, плутовать’ [СРНГ, 2: 270] получили такие значения вследствие своего осмысления в качестве словосложений с первым компонентом бес ‘нечистый дух’.
Эти слова входят в следующее гнездо, элементы которого имеют негативную семантику: бесомыка влад., курск., орл. ‘вертопрах, ветрогон, гуляка’, влад. ‘сплетник’, бесомыга пск. ‘безбожник’, новг., яросл., твер. ‘вертопрах, гуляка’, новг. бесомыжить ‘праздно проводить время, слоняться без дела’, новг., пск. бесомыжничать ‘то же’, новг. бесомыжница ‘легкомысленная женщина’ [СРНГ, 2: 269–270]. ..
***
Обозначений демонологических существ, участвующих в образовании «обманных» единиц, немного: это бес, черт и — единично в нашем материале — лексемы шиш и дёмка ‘черт, бес, нечистый дух’. Можно назвать некоторые причины, объясняющие особую активность черта и беса в лексике и фразеологии обмана:
• бес и черт — родовые и обобщающие названия представителей нечистой силы. Эти персонажи не обладают строго закрепленными за ними функциями, локусом обитания, временем появления перед человеком (в отличие, к примеру, от лешего, жестко связанного с лесом, или кикиморы, прядущей оставленную пряжу). Напротив, черт и бес вез-
десущи и могут постоянно сопровождать людей, производя самые разные вредоносные действия — их образы могут становиться собирательно-негативными. Формированию обобщенно-негативных образов беса и черта способствовала также христианская традиция, для которой (в отличие от языческой) значима роль противника Бога и человека. Номинации черта и беса, следовательно, могут становиться
негативно-экспрессивными, утрачивать свое конкретно-семантическое наполнение и употребляться в составе бранных и оценочных выражений, в том числе со значением обмана;
• языковая популярность беса и черта поддерживается их популярностью в текстах фольклора (поговорках, быличках, сказках), апокрифической и житийной литературы;
• при создании языковых портретов беса и черта, с одной стороны, и, с другой стороны, разработке лексико-семантической сферы обмана (в частности, создании языкового портрета обманщика) используются общие мотивы, основные из которых — мотивы кривизны и верчения. К примеру, кривым могут называть как черта (ср. влг. кривой ‘нечистый дух’, диал. кривые бесы [Толстая 2008: 284], новг. кривой ‘черт’, без указ. места кривой вражонок ‘то же’ [Черепанова 1983: 71]), так и обманщика (ср. ряз. кривой ‘обманщик, лжец’ [СРНГ, 15: 245], ср.-урал. кривуля ‘болтун, лгун’ [СРГСУ, 2: 63]); некоторые примеры разработки мотива верчения в обеих семантических областях приводились выше.
Между «магическим» и «демонологическим» сюжетами в языковом пространстве нет строгой границы1. И колдуны, и представители нечистой силы могут номинироваться по одним семантическим моделям (ср. примеры табуирования: старик ленингр. ‘мифическое существо’ и р. Урал ‘знахарь, колдун’ [СРНГ, 41: 76], орл. ворог ‘колдун, знахарь’ и ‘леший’ [СРНГ, 3: 108]); в названии колдуна может отражаться то, что он «знается» с нечистой силой (ср. олон. бесник ‘колдун’ [СРНГ, 2: 269]).
Слова, называющие колдунов и нечистых духов, нередко развивают бранную резко негативную семантику, и появление «обманных» значений в семантических спектрах закономерно продолжает общую линию их семантического развития.
По материалам:
В.КУЧКО, «Вся неправда от лукавого»: о «магической» и "демонологической» мотивации в сфере лексики со значением обмана
http://www.intelros.ru/pdf/Antropo_Foru ... kuchko.pdf