Завтра рано поутру да окликальщики придут, Приокликати меня, да приузывати тебя, Ну-ко будь, моя молодушка, окликанная...
Нижегородская вьюнишная песня
Масленичное чествование молодоженов у русских. — Величание молодоженов в рус¬ском «вьюнишннке». «Трехугодливое» дерево вьюиишиых песев как семенная проек¬ция мнра. — Польский «wkup do ЪаЪ». — Балканославянская традиция (установление и укрепление свявеи молодых с сообществом; снятие запретов в общении; ивменение об-ращения к молодой; переодевание молодой; повышение фертильности молодой женщи¬ны; очистительные ритуалы).
Во всех славянских традициях переход молодоженов на новый для них «круг жизни» оканчивается уже за пределами собст¬венно свадьбы, в рамках календарных праздников и общественных гуляний. Тема завершения годового матримониального цикла наибо¬лее убедительно воплощается в праздничных обычаях и фольклоре ранневесеннего периода (от масленицы до Пасхи и Юрьева дня), поскольку во время осеннего и зимнего мясоеда значительная часть взрослой молодежи вступает в брак и этот брак должен быть принят и одобрен, «утвержден» социумом. Постбрачная тема славянского календаря продолжает и развивает свадебную: в ней преобладают социализирующие, испытательные и очистительные мотивы, а так¬же мотивы чествования и величания молодоженов.
Кроме этого, «подведение итогов» матримониального года пре-дусматривает по крайней мере еще два самостоятельных эпизода. Во-первых, та часть молодежи, которой по возрасту полагалось всту¬пить в брак, но она — по каким-либо причинам — не выполнила сво¬его жизненного предназначения, должна быть подвергнута осужде¬нию и символическому наказанию, поскольку любое нарушение и замедление социальной динамики может отрицательно сказаться на сообществе в целом (о формах символического осуждения неженатой молодежи речь шла в предыдущей главе). И во-вторых, в результа¬те вступления в брак значительной части молодежи в течение осен- не-зимнего периода в традиционной стратификации сообщества к
началу весны образуются вакантные места, занять которые стремит¬ся следующее поколение подростков, достигшее брачного возраста (о социализации подростков как теме календаря говорится во Час¬ти II, поскольку она более характерна для постпасхального периода).
Рассмотрим тему календарной «адаптации» молодоженов на ма¬териале восточно-, западно- и южнославянских традиций.
Говоря о восточнославянском календаре, надо признать, что после- свадебная тема развита почти исключительно у русских, в то время как на Украине и в Белоруссии соответствующие обычаи еди¬ничны (что отчасти объясняется полным отсутствием там масленич¬ного комплекса *).
В русском календаре известно несколько послесвадебных обычаев, посвященных молодоженам, которые вступили в брак в течение по-следнего года (полугода, мясоеда и др.). Фактически общерусскими были масленичные обычаи, имеющие комплексную природу и выпол¬няющие социализирующую, очистительную и испытательную функ¬ции; локально известен центральнорусский и поволжский «вьюниш- ник» — пасхальный обычай социально-детерминирующего направле¬ния; окказионально встречаются петровские обычаи, в большей мере связанные с включением молодой в трудовые традиции новой семьи.
Общерусской можно считать традицию выставления молодоже¬нов напоказ, предъявления их сообществу: для этого молодые, же¬нившиеся в течение года, на масленицу съезжались в какое-нибудь одно место (обычно в ближайшее торговое село) на гуляние, назы¬ваемое кочки, горки, гора и под., где под пристальными взлядами множества собравшихся выстаивали на катальной горе часами (ср., например: ЭО, 1901/4, 131), либо таким же образом выставляли себя на обозрение всем дома, там, где молодые обычно проводили масленицу, либо посещали по очереди всех, кто гулял у них на свадь¬бе (Максимов 1903, 340). В любом случае молодожены не имели права избегать общественных гуляний, обязательно должны были присутствовать на катальной горе или кататься по селу в санях, тем самым добровольно выставляя себя в качестве объекта публичного обозрения, обсуждения и весьма откровенных шуток, а также целого
Масленицу молодой муж обычно проводил в семействе жены: практически повсеместно молодые в это время посещали родителей жены, особенно если жена была из другой деревни (а жена задержи¬валась в доме родителей также и на время всей 1-й недели Великого поста). В Ветлужском кр. молодые гостили в доме у жены до Чистого понедельника, в понедельник парились в бане, а затем отправлялись домой (ВС, 48). В Горьковской обл. молодожены на масленицу «от¬вязывались» от родителей — брали у них чашку и две ложки (ГУ, 43—7—96, Ардатовский р-н). В Нежинском у. зятья с женами прихо¬дили в тестю заговеться (Малинка 1898,159). В Заонежье масленич¬ная неделя называлась Зятьница (Логинов, рукопись). В Новго¬родской губ. 1-е воскресенье Великого поста называлось Хоровинное воскресенье (от хоровина 'теща’), потому что зятья, напротив, при¬возили тещ к себе в гости; при приближении к селу местная молодежь забрасывала тещ снегом, лупила вениками и под. (Герасимов 1894,123).
В Вологодском кр. были известны особые формы выкупа, ос-мысляемого как вступление нового члена (мужа) в сообщество (от¬куда взята жена): когда на масленицу зять вместе с молодой женой гостил у ее родителей, он должен был заплатить односельчанам жены определенную сумму «на мяч» (для покупки материала для «мяча», в который играли на масленицу), а также на выпивку. Заплатившего принимали в местное общество, позволяя гулять по селу по праздни¬кам, играть в «мяч» и т. п., а того, кто не заплатил, избивали, не пус¬кали на масленичную гору, порой даже не разрешали ему выйти из дома, крали у него упряжь и под. (Морозов, Слепцова 1993, 278); в других случаях сбор «на мяч» взимался со всей деревни жениха (Бернштам 1984, 163).
Практически повсеместно в России (за исключением, может быть, самых южных ее регионов) по отношению к молодоженам на масленицу совершались действия, по форме равносильные бесчинст¬вам, а по смыслу — выполнявшие, очевидно, некогда очистительную и испытательную функции. Таково, например, принудительное валя¬ние молодоженов в снегу: молодых попарно укладывали в специально вырытую яму и забрасывали снегом (твер.); вываливали в сугроб из саней (нижегород.); мазали («маслили») снегом по лицу (рязан.) (Соколова 1979, 40—41); вывалив из саней, волокли по снегу, кида¬ли молодоженов друг на друга и под. (Морозов, Слепцова 1993, 262, вологод.); парни приходили к дому молодых и кричали: «Мо¬лодь, даёте солить?», на что молодые либо должны были откупить¬ся, либо их «солили» в снегу (Трад. фольк. владим., 75). Колорит¬ное описание этого обычая, в известном смысле коррелирующего с состоянием временной смерти, типичным для посвятительных обря¬дов, содержится в архиве РГО и относится к Тверской губ.: «В про¬щенный день перед вечером один из крестьян наряжается цыганом и всех без изъятия молодых, которые обвенчаны были в продолжение последнего года, вызывает на улицу, а заупрямятся, вытаскивает из дома противу желания их. К этому времени ребята на улице выкапы¬вают в снегу яму глубиной 1/2 сажени, в которую попарно, т. е. мужа с женою, кладут и зарывают снегом, где они должны пробыть около пяти минут, потом вырывают и отпускают домой...» (цит. по: Славянское и балканское языкознание. М., 1999, 67).
Скатывание молодоженов с гор также было широко распростра¬нено (с горы катать молодых, обкатывать молодых); иногда этому испытанию подвергался лишь муж (ездить бобром на моло¬дом, бобра катать, на зяте кататься). В любом случае молодых обычно насильно втаскивали на гору, с которой их скатывали под тяжестью навалившихся сверху парней и мужиков — организаторов бесчинств — или вынуждали скатиться самим (кубарем и обняв¬шись) . Иногда молодых укладывали или усаживали на сани, и парни, впрягшись в сани, некоторое время катали молодых на себе, а затем также вываливали в снег (подробнее см.: Морозов, Слеп¬цова 1993, 265, вологод.).
Катание молодоженов с гор или в санях по деревне сопровожда¬лось хорошо известным «целовником», когда молодых заставляли прилюдно целоваться по первому требованию встречных, порой так¬же выраженному бесчинным образом: например, в Переславль-За- лесском у. Ярославской губ. во время масленичных катаний парни кидали в проезжавших молодоженов старыми лаптями, останавлива¬ли лошадь и заставляли целоваться (ИРЛИ, колл. 213, п. 1, № 1, л. 63).
В южнорусских губерниях «о(б)катывание молодых» проходило несколько по-другому. Ему предшествовал обход домов, где жили недавно женившиеся пары, ватагой молодых людей (подростков, парней, молодых мужиков), которые, войдя в дом или стоя под окна¬ми, провоцировали молодых на угощение (поздравляли их, окликали молодую). Если их сажали за стол или давали угощение с собой и они оставались довольны, то усаживали молодых на сани или салаз¬ки и, впрягшись в них, тащили молодых на себе, катали по селу всем на обозрение; если же к ним не выказывали особого почтения, то они насильно усаживали молодых на борону, положенную зубьями кверху, и катали в таком виде . В подобных обрядах можно усмот¬реть как эротический смысл, так и семантику насмешки и порица¬ния. С одной стороны, катание на бороне имеет эротическую окра¬ску (вспомним конструкцию бороны — сочетание зубьев с ячейками) и в качестве магического и ритуального действия широко использует¬ся в том числе и в свадебной обрядности. С другой — в качестве дей¬ствия с символикой поношения и осуждения катание на бороне при¬меняется к неудачливому жениху и свату, матери «нечестной» не¬весты и под. (подробнее о символике бороны см.: СД 1, 237; об использовании бороны в обрядах осуждения неженатой молодежи см. в предыдущей главе).
Русский «вьюнишник» практически единодушно трактуется ис-следователями как обычай, фактически закрепляющий переход моло-доженов в новую социально-возрастную категорию путем их «окли- кания», или публичного оглашения. По своей форме (обходной обряд) вьюнишник логически вписывается в систему русских весенних об¬ходных обрядов, особенно популярных в центральных и поволжских областях (ср. егорьевские окликания, детские обходы домов на Сре- докрестье и под.), а также волочебных обходов. Величальные мотивы исполняемых при этом песен вводят «вьюнишник» в круг весенних хороводов.
«Вьюнишник» был известен в компактной зоне Верхнего Повол¬жья (Костромская, Нижегородская, Владимирская, Ярославская губ.) и совершался в 1-ю субботу после Пасхи (Въюнииіна, Окликалъна суббота) или в Фомино воскресенье (Кликушно, Кликунишно воскресенье), реже в другое время. Его участники (окликалы, вью- ничники) — чаще всего женатые мужчины, дети и женщины — ходят окликать молодых в течение всего дня, часто отдельными груп¬пами. Основным эпизодом обряда, давшим ему название, является собственно «окликание», т.е. называние новобрачных по имени-отче¬ству или «молодыми», «вьюнцами», ср. сообщение из Пошехонья: «В некоторых местах дети-подростки в Фомино воскресенье „окли¬кают молодых**, т.е., подойдя к дому, где есть молодые, называ¬ют их по имени. Последние угощают их за это лакомствами» (Балов 1901,134; разрядка наша. — Т.А.). Окликание воспринима¬лось со всей возможной серьезностью — как важный этап социали¬зации и адаптации молодых. В Костромской обл. считали, что, если в Фомино воскресенье женщину никто не придет окликать, она оглох-нет (Дмитриева 1993,192).
Чаще же обходники (обычно взрослые мужчины и парни) ис¬полняли молодым специальные вьюнишные песни (или оклички), в которой функцию окликания молодых выполнял припев «Вью- нец-молодеи, (или: молодой)-», «Вьюница-молодица (или: моло¬дая)». Провозглашая молодых «вьюнцом» и «вьюницей», молодо¬женов фактически принимали в следующую социально-возрастную группу; об этом вьюнишная песня:
Завтра рано поутру да окликальщики придут,
Приокликати меня, да приувывати тебя,
Ну-ко будь, моя молодушка, окликанная...
(ГУ, колл. 31, п. 1, ед. хр. 1,
№ 7, Горьковская обл.)
Окликание обычно происходило под окнами у молодых, которые оставались в доме. По окончании окликания молодые одаривали и угощали обходников: мужчин поили вином или брагой, женщинам давали пасхальные яйца и пряники, детям — фигурные печенья и деньги. Угощение было благодарностью за окликание либо ответом на прямое выпрашивание даров, звучавшее во вьюнишных песнях:
Молодая молодица, В хлев запрем.
Подавай нам яйца, Помелом припрем
Не подашь яйца, И не выпустим.
Заберем молодца,
(ГУ, колл. 23, п. 41, № 41, Горьковская обл. Красноабаковский р-н)
Особый смысл придают обряду вьюнишные песни, которые помимо типового зачина, характерного для песен обходного обряда (обращение с просьбой разрешить окликать, описание того, как окликальщики искали двор молодых), традиционного припева и формул выпрашивания угощения, благодарности и угрозы, включа¬ют в свой состав образ чудесного «трехугодливого» (трехчастного, трехуровневого) «дерева» (кипарис-дерева и др.) . В отличие от польских и восточнославянских колядных и свадебных песен, где также известен мотив «трехчастного» чудесного дерева (подробнее
о мотиве см.: Виноградова 1982, 102—104), в русских вьюнишных песнях под «трехугодливым» деревом (у его корней) почти обяза¬тельно находится кровать, на которой спят «молодые»:
Во комли-то деревца На перине пуховой,
Кровать нова тесова, На подушке парчевой
Кровать нова тесова, На подушке парчевой,
Перинушка пухова, Спит вьюнец-молодец
Перинушка пухова, Со вьюницею своей...
Подушечка парчева,
(ПКП, № 485),
в то время как на других его «угодьях» (уровнях) обитают соловей, сокол, пчелы, горностай, куры, также свивающие «семейные» гнез¬да и обзаводящиеся потомством:
Уж как первое угодье — соловьиное гнездо,
Соловей гнездо свил да молодых деток выводил,
Да всех по месту рассадил...
(ГУ, колл. 31, ед. хр. 1, № 7, Горьковская обл. Варнавинский р-н);
Посередь-то деревца да пчелы яры гнезда вьют...
(ПКП, № 481)
Во корнях тех дерев Горностай гнездо свивал,
Горностай гнездо свивал,
Да малых деток выводил.
(ПКП, № 480)
Тем самым молодых, лежащих на «тесовой кровати» (примечателен сам этот образ, аллюзирующий тему брачной ночи), как бы призы¬вают последовать наглядным примерам и тем самым обозначают конечную цель брака — умножение рода человеческого, обзаведение потомством. Мы полагаем, таким образом, что в известном вьюниш- ным песням образе трехчастного чудесного дерева представлена не просто модель мира (и само дерево — не просто образ мирового дерева, об этом см.: Иванов, Топоров 1974, 22—29 и др.), а своего рода «семейная» проекция мира, обитатели всех частей (уровней) которого усердно воплощают завет Предков: умножать славянские рода.
Т. А. Агапкина
Мифопоэтические основы славянского народного календаря. Весенне-летний цикл