Об обряде перепекания младенцев.

[Алексей Минский]

Об обряде перепекания младенцев.

Вы знаете, что общего между реанимобилем, «Скорой помощью», палатой интенсивной терапии и русской печью? Оздоровление детей в печи — синоним этих слов. Если Вы подумали про печь для передвижения по сказочному царству — то частично Вы правы. Но в этой статье мы будем говорить совсем о другом назначении русской печи.

Так уж исстари повелось, что знахарство было преимущественно женским занятием, а большинство обрядов совершалось около русской печи. Если покутье самое священное место в доме, то печь, безусловно, самое мистическое. Печь почитали издавна, ведь она давала и тепло, и возможность для приготовления пищи и выпекания хлеба, а главное – в ней жил огонь, защитник и хранитель семьи. При печи, так же, как и при образах, нельзя было лихословить (ругаться). На Руси издавна говорилось: «Печка греет, печка кормит, печка лечит». Наши предки считали, что магическая сила огня в печи имеет очистительную силу, уничтожая все болезни в человеке. Русская печь была настоящим источником жизненной силы, сердцем любого дома. Недаром и в русском фольклоре ей отведено далеко не последнее место – согласно русским былинам богатырь Илья Муромец 33 года лежал на печи, набираясь сил для своих легендарных подвигов.

Помните сказочку о том, как злая Баба Яга намеревалась посадить на лопату и засунуть в печь Ивашечку (Ивасика)? В народных сказках ничего не было лишнего. Это трансформация старинного обычая и обряда «перепекания ребенка, » который, несмотря на свою древность, был очень живуч и в иных местах сохранялся вплоть до XX века. К методу «перепекания» прибегали в очень крайних случаях, после этого младенец должен был или умереть, или выздороветь. Случалось, иногда ребёнок умирал, когда его еще не успевали отвязать от лопаты. При этом знахарка или свекровь на плач снохи говорила: «Знать, ему не жить, а кабы перенес, так стал бы, знаешь какой крепкий после этого»…

Об этом ритуале писал В.Ф.Ходасевич в биографических заметках о жизни Державина Гавриила Романовича (1743г.р.). Он отметил, что к младенцу (Державину) «лечение применялось суровое, по тогдашнему обычаю, запекание ребенка в хлеб. Он не умер». Сам поэт об этом напишет: «Это было сделано для придания мне несколько живности». В.Ф.Ходасевич, верно отметил, что лечение было «суровым», а реплика «он не умер» и вовсе имеет двусмысленный характер. Возникает вопрос: а от чего должен был умереть будущий поэт - от того ли, что был он «мал, слаб и худ», или от самого лечения? В.Ф.Ходасевич не даёт описание этого обряда. О нём можно прочитать в статье В. Н. Аршинова «О народном лечении в Казанском уезде», опубликованной в 1889 году, то есть почти через полтора столетия после рождения Г.Р.Державина. Автор описывает оригинальный способ лечения болезни, называемой в народе «собачья старость»: «Лицо и тело ребенка замазывается тестом, остаются открытыми только нос и рот, сам он привязывается к хлебной лопате, и после того, как посадят хлебы в печь, туда же на несколько мгновений суют и ребенка три раза. При этом приговаривают: «Собачья старость, припекись, припекись в печи!» Этот способ лечения называется «перепеканьем» или перепеченье, или запекание.

В каких случаях прибегали к этому обряду? В случае рождения недоношенного, хилого младенца, при наличии рахита («собачьей старости»), атрофии и прочих недугов. В некоторых областях России отправляли в печь не только недоношенных младенцев, но и всех новорожденных подряд. Считалось, что если ребенок появился на свет раньше времени, если он слаб или болен, то это значит, что «не дозрел» в материнском чреве. А раз так, то нужно довести его до «нужной кондиции» с тем, чтобы он не только выжил, но и обрел необходимые жизненные силы.

Печь, в мировоззрении древних славян представляла собой своего рода отражение вселенной как триединого мира: небесного, земного и загробного, и как место общения с предками. Поэтому к ее помощи обращались, чтобы спасти больное дитя. При этом приравнивали рождение ребенка выпечке хлеба, а потому в классическом варианте «перепекания», младенца предварительно обмазывали ржаным и только ржаным тестом, оставляя свободными от него только рот и ноздри. Тесто было не простое, а на воде, принесенной на рассвете из трех колодцев, желательно – бабкой-знахаркой. Помещение ребенка в печь, помимо сжигания болезни, могло символизировать одновременно: повторное «выпекание» ребенка, уподобленного хлебу, в печи, являющейся обычным местом выпечки хлеба и одновременно символизирующей женское чрево. Символическое «допекание» ребенка, «не дозревшего» в материнской утробе, временное возвращение ребенка в материнское чрево, и его второе рождение; временную смерть ребенка, его пребывание в ином мире, символизируемом печью, и возвращение в этот мир.

Как проходил этот обряд? Обмазанного тестом младенца укладывали на хлебную лопату, привязывали к ней и трижды отправляли на некоторое время в теплую печь, в которой нет огня. В одних местах это поручалось бабушке-повитухе, в других – самой матери, в-третьих – самой старой женщине в селении. Перепекание не проводилось в одиночку, всегда сопровождалось особыми речами. Но если бабушке-повитухе, достаточно было пробормотать что-нибудь вроде: «Припекись, припекись, собачья старость», то в других случаях предполагался обязательный диалог участниц процесса. Смысл его заключался не только в произносимых словах-иносказаниях, но и поддерживал ритм, в котором надо было отправлять и возвращать из печи ребенка, чтобы он не задохнулся. Например, если по ритуалу полагалось действовать лопатой матери, то у дверей могла стоять свекровь. Входя в дом, она спрашивала: «Что ты делаешь»? Невестка отвечала: «Хлеб пеку» — и с этими словами двигала лопату в печь. Свекровь говорила: «Ну, пеки, пеки, да не перепеки» и выходила за дверь, а родительница доставала лопату из печи. Аналогичный диалог мог происходить с женщиной, которая, трижды обойдя избу по ходу солнца, вставала под окно и проводила ту же беседу. Кстати, иногда под окном вставала мать, а у печки орудовала знахарка.

Существует детальное описание этого обряда, сделанное одним из дореволюционных бытописателей, которое завершается «продажей» ребенка, причем знахарка забирает его на ночь, а затем возвращает матери. «В глухую полночь, когда печь остынет, одна из баб остается с ребенком в избе, а знахарка выходит во двор. Окно в избе должно быть открыто, а в комнате темно.

– Кто у тебя, кума, в избе? спрашивает со двора знахарка

– Я, кума – (называет себя по имени)

– Более никого? продолжает спрашивать первая

– Не одна, кумушка, ох не одна, а прицепилась ко мне горе-горькое, сухотка поганая

– Так ты ее, кума, выкинь ко мне! советует знахарка.

– Рада бы бросить да не могу, слышится из избы.

– Да почему?

– Если выкину ее поганую, то и дите-чадо придется выкинуть: она в нём сидит.

– Да ты его, дите-то, запеки в печь, она и выйдет из него, слышится совет кумы».

После этого ребенка кладут на лопату для выпечки хлеба и помещают в печь. Знахарка, бывшая во дворе, обегает вокруг дома и, заглянув в окно, спрашивает:

« – А что ты, кума, делаешь?

– Сухотку запекаю

– А ты, кума, смотри, не запекла бы и Ваньку

– А чтож? – отвечает баба,

— И Ваньку не пожалею, лишь бы ее, лиходейку, изжить.

– Её запекай, а Ваньку мне продай».

Затем знахарка передает в окно деньги, а мать из избы подает ей на лопате дитя. Это повторяется трижды, знахарка, обежав дом и каждый раз, через окно, возвращая ребенка матери, ссылается на то, что он «тяжеловат». «Ничего здорова, донесешь» – отвечает та и снова передает на лопате ребёнка. После этого знахарка уносит младенца домой, где он и ночует, а утром возвращает его матери.

По записям этнографа П.В. Денисова, ребенка «сбрасывали с лопаты сквозь хомут к порогу, где собака съедала покрывавшее ребёнка тесто», по другим версиям, собаку (щенка) засовывали в печь вместе с ребенком, чтобы на него перешла хворь. Во время всей этой процедуры знахарка (или тот кто проводит обряд) читала ряд наговоров. Иногда ребёнка, обмывали водой, которой приглаживали хлеб и только после этого обмазывали тестом. Этот же обряд описывает дореволюционный этнограф и краевед В.К. Магницкий в своей работе «Материалы к объяснению старой чувашской веры».

В ряде случаев отмечается, что „перепекание“ вредило здоровью малыша. Известны, к сожалению, случаи, когда из-за промедления матери или бабки грудной ребенок сгорал или задыхался в печи. Некоторые описания содержат поистине душераздирающие подробности, хотя в других, наоборот, отмечается великолепный лечебный эффект.

Ритуал был известен чрезвычайно широко по всей России, хотя и не повсеместно. Он фиксировался в центральных, в южных, в северных губерниях, в Поволжье (Мордва, Чуваши). На Урале, а также в Сибири. В Архангельской, Новгородской, Тверской, Владимирской, Ярославской, Костромской, Вятской, Пермской, Нижегородской, Казанской, Симбирской, Саратовской, Пензенской, Тульской, Орловской, Курской, Воронежской, Оренбургской, Иркутской, Тобольской, Енисейской губерниях. На Украине - на Подолье, в волынском Полесье, в Киевской, Черниговской и Харьковской областях.

Кстати, иноземные гости видевшие обряд перепекания, воспринимали это как приготавливание детей для еды. После того как они приезжали к себе домой они рассказывали небылицы про то, как видали женщину, живущую в глуши, которая на лопате детей в печку сажала. В то время им видимо о другом, кроме как о еде думать не приходилось, вот и решили, что бабушка готовит себе жаркое. Так и пошла сказочка про Бабу Ягу. Со временем этот обряд поменял знак с «плюса» (лечение ребенка) на «минус» (ребенка жарят, чтобы съесть). Предполагают, что этому способствовало христианство, укоренившееся на Руси. При нём активно искоренялось все языческое. Но, по-видимому, до конца одолеть Бабу-Ягу - наследницу народных целительниц христианство все же не смогло: вспомните, разве хотя бы в одной сказке Бабе-Яге удалось кого-нибудь изжарить? Нет, она только хочет это сделать.

Следует отметить, что обряд «перепекания» возродился в советское время. По воспоминаниям жителя села Ольховки В.И. Валеева (1928 г.р.), «перепекали» и его младшего брата Николая. Произошло это летом 1942 года. Брат его был не только худосочен, но к тому же криклив и капризен. Врачей в селе не было. Собравшийся «консилиум» из бабушек поставил диагноз: «На нем — сушец». Назначен был единодушно и курс лечения: «Перепекать»! По словам Валеева, его мать посадила брата (ему шел шестой месяц) на широкую деревянную лопату и несколько раз «сажала» в печь. По воспоминаниям Владимира Ионовича, его брата вылечили от худосочия, он прожил долгую, без серьёзных заболеваний жизнь и умер в глубокой старости.

Замечено, что в тяжелые годы испытаний и лихолетья, когда у людей постепенно теряется всякая надежда на выход из создавшегося положения, когда нависает какая-нибудь страшная опасность, из глубины веков вдруг начинают всплывать, казалось бы, давно забытые обряды и обычаи. Люди как бы внезапно вспоминают, как поступали их деды и прадеды в аналогичных ситуациях. Русских печек становится все меньше. Детская смертность, что ни говори, гораздо ниже, чем в стародавние времена, но больных детей рождается всё больше...

(Фольклорные источники: Байбурин А. К., Семенцов М. В., Семёнова М.)