Странник по мирам

[Алексей Минский]

Странник по мирам
введение к «Путеводителю по Девяти мирам»
Я вхожу в лабиринт, залитый ярким солнечным светом, и двигаюсь к центру. Вокруг меня — обычный физический мир, знакомый до мелочей. Это поле у себя за домом я знаю вдоль и поперек. Я помню, как рождался этот лабиринт: множество бережных рук трудились над ним сообща. Мы посвятили ему выходные двух недель и выложили все его дорожки, камень за камнем. Тропки между рядами камней заросли высокой травой, но идти по ним все еще можно. Я знаю, что центр этого лабиринта настроен на Нижний мир, на Страну Мертвых, но сейчас мне туда не нужно. Я хочу выйти в Мидгард — мир-близнец того мира, в котором я начал свой путь.

Я добираюсь до центра и трижды обхожу Майский шест, все еще стоящий там со дня Бельтайна. Затем разворачиваюсь обратно, к выходу. В одной руке у меня — бубен, звенящий колокольчиками, гремящий сухими костями и копытами, расписанный символами Девяти миров. Плечо оттягивает тяжелая сумка — в ней все остальные мои священные инструменты. За плечами — магический дорожный плащ, он же — карта Девяти миров; свободной рукой я перебираю ткань и нахожу среди множества вышивок ту, что нужна сейчас. Мидгард. Пока я не вижу его, но помню, какой он: поля и ручьи, распаханные нивы, кольцо океана, Великий Змей в океане... «Мидгард, — говорю я лабиринту. — Выведи меня туда». И делаю первый шаг. Я шагаю по тропам лабиринта, твердо держа в уме свою цель и ударяя в бубен — туда, где на нем нарисован символ Змеи, обвивающей мир людей. Шаг — удар, шаг — удар.

И постепенно ландшафт начинает меняться: мало-помалу в нем начинают проступать иные черты. Я все еще вижу привычное поле за домом, пластиковые столы и стулья, оставшиеся с последнего собрания, знакомый дуб, березу и клены, каменный алтарь… Все это — по-прежнему здесь, если на этом сосредоточиться… но я предпочитаю сосредоточиться на том, другом ландшафте, который с каждым шагом становится все отчетливее: скалы, горы, вздымающиеся из-за деревьев, трава и широкая-преширокая грязная дорога, на которую меня вот-вот выведет моя тропа. Я выхожу из лабиринта и вступаю на эту дорогу; и я — не единственный путник на ней. Я вижу и слышу, как тащатся по ней, скрипя, полупрозрачные телеги… ни людей, ни лошадей или волов, пока не видно — но это лишь потому, что я покамест предпочитаю идти сам по себе, не вступая ни с кем в разговоры.

Итак, я — в Мидгарде; или, по крайней мере, там сейчас — моя хама, мое астральное тело. Два мира идеально состроились друг с другом — до поры до времени. Вскоре начнутся расхождения, но я знаю, как с ними управиться. Мне предстоит большая работа: Мидгард — это лишь врата во многие другие миры, куда мне нужно попасть. Большинство людей ограничиваются работой лишь в каком-то одном из миров, но я — не из их числа.



Когда мне было четыре года, во снах мне стала являться какая-то высокая женщина, которая сказала, что я принадлежу ей. Выглядела она точь-в-точь как королева фей из одной моей книжки: длинные черные волосы, платье — как звездная полночь, тончайшие вуали… но уже и тогда я понимал, что это — всего лишь личина, которой Она прикрывалась, чтобы мне было уютнее. Ее настоящее лицо я увидел лишь много лет спустя. А тогда она брала меня за руку и водила в разные места, которых я не понимал, и показывал меня каким-то другим существам, но я понятия не имел, кто они такие. Через много лет мне довелось вновь посетить некоторые из этих мест — и с потрясением осознать, что я путешествовал там еще ребенком.

Когда она не держала меня за руку, я не мог выйти из тела. Я стал старше, прочел об астральной проекции и попытался проделать нечто подобное, но меня тотчас отшвырнуло обратно — будто какой-то исполинской рукой. Мне ясно дали понять, что Она этого не одобряет, что у Нее на меня другие планы и что негоже мне бродить вне тела где заблагорассудится. В четырнадцать лет я стал неоязычником и вошел в гарднерианский ковен, подружившись со старшим сыном его верховной жрицы. Я изучал богов, богинь и всевозможные мифы; по некоторым намекам, которые Она обронила, я уже понимал, что Она — богиня Смерти, Госпожа Тьмы; но Она так и не назвала мне своего имени. Я пытался обращаться к ней как Кали или Гекате, но чувствовал, что это неправильно. Тогда-то я и понял, что думать обо всех богинях как о единой Богине — не вполне верно, и что все богини смерти — тоже разные.

Все эти годы я словно чего-то ждал. Я вступил в брак, родил ребенка, развелся; в моей жизни появлялись и исчезали другие возлюбленные; я учился магии и работал во множестве разных языческих групп. Но все это время я то и дело получал подсказки, иногда очень настойчивые: выучи это, займись тем-то. Изучи как можно больше мантических систем — столько, сколько в тебя поместится, — и научись работать с ними как следует. Научись проводить энергетические потоки. Научись управлять своим астральным телом. Изучай свойства растений — не только магические, но и лекарственные. Изучай мифы и предания. Научись работать с бубном. Научись петь. Впрочем, все это были самые обычные навыки, которыми, по-моему, следует овладеть каждой начинающей ведьме. Ничего из ряда вон выходящего… пока что.

В тот же период от меня потребовалось разобраться со своей врожденной интерсексуальностью. Меня воспитали как девочку, но принадлежность к женскому полу меня не устраивала как по личным, так и по медицинским причинам. С возрастом все заметнее давали о себе знать хронические болезни, вызванные сбоями в эндокринной системе; судорожные припадки тоже стали протекать тяжелее. На смену божественным подсказкам пришли божественные приказы: Та, которой я принадлежал, навещала меня все чаще и чаще — и говорила, что именно я должен делать. Среди прочего, я должен был признать и принять свою принадлежность к третьему полу, третьему гендеру, и соответствующим образом модифицировать свое тело. Иными словами, мне было приказано сменить пол. «Зачем?» — возопил я. «Я посылаю тебя туда, где ты нужен больше всего», — вот и все, что Она мне ответила. Во время Ее визитов я нередко чувствовал запах тления, но объяснял это каким-то своим причудливым психологическим вывертом.

Мысль о перемене пола одновременно и притягивала меня, и страшила. Я попытался сбежать, но Она не отпускала. Мне становилось все хуже и хуже, начались сильные кровотечения, а гормоны бушевали так, что я начал терять голову. Я переселился в лесной домик и жил там совершенно один, не считая маленькой дочки. Каждые выходные приезжал мой бывший муж и забирал дочку на день, и тут я давал себе волю — уходил в лес и бегал там с дикими воплями. Я пытался сбежать от духов, осаждавших меня со всех сторон, но отделаться от них было невозможно. Я катался в снегу, нырял в ледяную воду, резал себе руки. Я падал наземь — и слышал голоса мертвецов, зовущих меня из-под пленки земной коры. Я ел сухую листву и сырое мясо. И все это время у меня стояло перед глазами Великое Древо. Оно медленно вращалось передо мной, а на ветвях его висели миры, словно спелые фрукты (я полагал, что это какой-то символ).

Наконец, через несколько месяцев, гормоны временно успокоились. Я переехал обратно в город и познакомился с женщиной, которой предстояло стать моей женой. Прошло около года, но болезнь не отступила, и кровотечения становились все тяжелее, пока, наконец, однажды ночью я едва не истек кровью до смерти. Помню, как я лежал и чувствовал, что жизнь выходит из меня по капле, но почему-то был совершенно спокоен. В какой-то момент я заметил, что теряю сознание, и понял, что могу уже и не очнуться. Но мне было все равно.

Я действительно отключился, но не до полной потери сознания: у меня начались галлюцинации. Казалось, будто меня разрывают на куски, а потом собирают вновь. Это было отвратительное и кровавое действо, больше похожее на какой-нибудь чернушный фильм ужасов, чем на опрятную управляемую медитацию. Особенно мне запомнилась костяная рука, вырвавшая мое сердце, а затем, когда остальные со мной покончили, аккуратно вложившая его обратно. (Тогда мне подумалось, что эта рука — тяжелое наследие все тех же фильмов ужасов и пора с ними завязывать.) От этих «остальных» тоже были видны только руки: они разобрали меня на части, а потом собрали обратно, но по-другому. Я понимаю, что на этом месте читатель уже начал с сомнением покачивать головой, но этот опыт я действительно пережил и воспринял его именно так, как здесь описываю. Какие-то куски от моего тела оторвали и выбросили совсем. В затылке проделали огромную дыру: я видел сквозь нее звезды, и это было похоже на кружащийся колодец, который может затянуть тебя внутрь, если подойти слишком близко. При этом по всему моему телу металось внутри что-то непонятное — я могу описать это лишь как «сверкание» или «искры», — оставляя там и сям свои метки и разливаясь по артериям и венам.

Проснувшись, я возблагодарил всех богов за то, что все еще жив. Добредя до ванной и заглянув в зеркало, я с ужасом обнаружил, что глаза мои изменили цвет. Прежде они были голубовато-серыми, но теперь стали зелеными — и остаются такими по сей день. Казалось, там, в зеркале, за спиной моего отражения, мерцает весть от Нее, Ее знак. «Теперь ты — ходячий мертвец, — сказала Она. — И будешь ходить до тех пор, пока будешь меня слушаться».

Какие-то части моей прежней личности исчезли безвозвратно. Сейчас я уже почти и не помню, каково это было — ощущать, желать, ценить какие-то вещи, которые навсегда ушли из моей жизни в ту ночь. Дыра в моем черепе раскрылась, и боги вошли в меня, попользовались моим телом и ушли. Эта первая одержимость застала меня врасплох, и я стал искать помощи у местных языческих жриц. Но они понятия не имели, что с этим делать, и вообще это все их пугало. В отчаянии я бросился к жрецам умбанды, и они научили меня, как обращаться с этим феноменом: как сказать ему «да», как сказать ему «нет» и как сделать так, чтобы в процессе у тебя не поджарились мозги. Но как только я получил необходимые советы, их богиня, которую я называл «Мама», тотчас велела мне уходить. «Это не твой путь», — сказала она; и я поблагодарил их за помощь и ушел. Я по-прежнему иногда разговариваю с ориша и держу у себя их алтари в знак благодарности, но они — не главные из моих богов.

Из чистого инстинкта самосохранения я начал читать книги по истории и антропологии: я отчаянно пытался понять, что же такое со мной происходит. В конце концов, мне попался в руки «Шаманизм» Мирчи Элиаде, и тут головоломка внезапно начала складываться. Я знаю, что многие критикуют его подход, но эта его книга буквально спасла мне жизнь. Из нее я узнал, что опыт, подобный моему, переживали в разное время и многие другие люди по всему миру: долгая болезнь, смерть и возрождение, психотический эпизод (который, как и положено, больше никогда не повторялся), докучливые духи и галлюцинации с расчленением тела. Более того, во многих культурах этому сопутствовало видение Великого Древа. Вдруг оказалось, что я не сумасшедший: для всего, что я пережил, и для меня самого, появилось название. Мне предстояло стать шаманом.

Казалось бы, что мне оставалось, кроме как смириться и принять свою судьбу? Но ведь я упрям, как осел; и, к тому же, моя дочь еще нуждалась в постоянной заботе. Бывший муж переехал в Калифорнию, так что на его помощь рассчитывать не приходилось. Я встал на колени и взмолился Богине-Матери об отсрочке — в надежде, что уж она-то меня поймет. «Дай мне только спокойно вырастить ее, — сказал я, — а когда она повзрослеет, я буду делать все, что от меня потребуется, без колебаний. Я прошу только об одном! Пожалуйста, ради нее!..»

И, как ни странно, мою просьбу исполнили. Здоровье пошло на поправку, кровотечения стали не такими тяжелыми, и духи перестали меня донимать. За следующие семь лет я сменил пол и вписался в общество в новой, мужской роли. Мужские гормоны избавили меня от большей части гормональных проблем, укрепили иммунную систему и помогли избавиться от депрессии, а кровотечения прекратились навсегда. Физически я преобразился до неузнаваемости, причем с такой скоростью, что другие FtM-транссексуалы из нашей группы поддержки только диву давались. Когда они еще только считали первые волоски на груди, я уже щеголял настоящей бородой и запросто мог сойти за мужчину, несмотря на большую грудь. А секрет был прост: я обнаружил, что влияние тестостерона усиливается, если регулярно работать с астральным телом, придавая ему мужской облик. (Ну и, полагаю, без божественной помощи тоже не обошлось.) Это был очень наглядный урок: когда я пытаюсь избежать своего предназначения, все сразу становится из рук вон плохо, а когда решаюсь следовать своему пути, все тотчас приходит в порядок.

Когда моей дочери исполнилось тринадцать, я прошел операцию груди — двустороннюю мастэктомию. До этого момента мне не доводилось принимать никаких обезболивающих сильнее аспирина, и меня поджидал большой сюрприз: проснувшись без восьми килограммов мяса и с несколькими сотнями стежков по всей груди, я обнаружил, что мой организм отказывается реагировать на наркотики. Кодеин, перкосет, демерол… от всего это я разве что немного пьянел, но боль не проходила. Четыре дня подряд я отплясывал Солнечный Танец в номере отеля, то колотя в бубен, то пытаясь ритмично дышать, то рыдая, то седлая свою боль и катаясь на ней верхом, как боги порой катаются на мне. Наконец, мне немного полегчало и я смог отдохнуть; и тут я понял, что научился использовать новое орудие, а именно — познакомился вплотную с Путем Испытаний.

Наверное, теперь мне следует извиниться за то, что я так легкомысленно употребил термин «Солнечный Танец». На самом деле так называется традиционное испытание индейцев лакота, в ходе которого человека подвешивают на крюках, продетых через кожу на груди, и оставляют висеть, пока он не войдет в транс. А то, что происходило со мной, можно назвать Солнечным Танцем разве что метафорически: на самом деле в моем арсенале шаманских практик нет ни одной индейской. Когда я догадался, что судьба делает из меня шамана, первым делом я попытался присмотреться к индейским традициям, но меня сразу же погнали оттуда с гиканьем — и вовсе не индейцы, а сама Богиня, которой я принадлежал. «Это не твой путь», — сказала Она, и тут я совершенно растерялся. Как же так? Я вырос в Америке, и шаманизм у меня естественным образом ассоциировался с индейцами, хотя из книги Элиаде и явствовало, что это — общемировое явление. «Где же мне прочесть о моем пути?» — спросил я, и Она долго молчала… а потом, наконец, открылась. Наполовину — прекрасная женщина, наполовину — гниющий труп. Белоснежная дева, источающая запах тления. Старуха с длинными седыми волосами, окутанная мантией из призрачных душ. Один из ее уроков я усвоил уже давно: каждая богиня смерти — отдельная личность, и все они разные. Это была не просто какая-то абстрактная богиня. Я перебрал в голове знакомые мифы и нашел Ее имя: Хель. Вот до меня и дотянулись мои германские корни. Смириться с мыслью о том, что боги предков могут вот так запросто предъявить на тебя права и ты уже не отвертишься, было очень непросто, но не имело смысла отрицать, что одна рука у Нее — и впрямь костяная… а вращающееся мировое древо — не что иное, как Иггдрасиль, обвитый спиралью Девяти миров.

Когда моей дочери оставался месяц до семнадцатилетия, духи пришли ко мне снова и напомнили о моем обещании. Этот был момент истины; и я принял свою судьбу. Вторую половину жизни мне предстояло посвятить новой профессии. (К тому времени у меня, разумеется, уже появилось свое племя — люди, нуждающиеся в моей помощи. У каждого классического шамана есть свое племя, которому он служит, хотя сам я, в конце концов, стал служить и помогать самым разным людям, приезжающим ко мне из самых разных мест.) Я взмолился о помощи в этой работе, понимая, что один я не справлюсь; и боги послали мне моего второго возлюбленного — человека, который хотел и мог стать помощником шамана.

Не вдаваясь в подробности по поводу всех тягот подготовительного периода, скажу лишь, что я основательно углубился в скандинавскую космологию, но время от времени все же заглядывал и в другие сферы. Я познакомился с реконструкторами скандинавской религии и обнаружил, что в этом сообществе почти никто не знает, как понимать мой опыт. «Гипотеза о том, что у скандинавов была шаманская религия, не находит подтверждения в источниках», — вот и все, что я от них услышал. Так-то оно так … но лично я принадлежу душой и телом одной из скандинавских богинь, которая желает, чтобы я стал шаманом и работал в контексте северных традиций Европы или Евразии в целом… и отказать ей я не могу. Тем не менее, мне твердо заявили: «В нашей религии шаманов нет».

Дело усугублялось еще и тем, что речь шла о Богине Смерти: многие реконструкторы скандинавской религии относятся с глубоким и застарелым подозрением не только к Хель, но и ко всему ее семейству, включая и ее отца Локи, который на практике оказался одним из самых искусных моих духовных учителей. К тому же, оказалось, что многие скандинавские реконструкторы — сепаратисты, в том смысле, что они не желают работать ни с какими богами за пределами своего пантеона и не признают за «своих» тех, кто не придерживается этого принципа. Однако Хель совершенно спокойно отправляла меня учиться к некоторым божествам, весьма далеким от скандинавского пантеона; и если экуменизм не чужд моей божественной покровительнице, то уж для меня он и подавно неплох.

Я познакомился с несколькими мастерами сейда и обнаружил, что некоторые наши практики и разновидности опыта на удивление схожи, а некоторые, напротив, не имеют между собой ничего общего. В целом, это система оказалась довольно близка моей — но все же не настолько, чтобы я мог навесить на себя ярлык сейдмада, тем более что некоторые реконструкторы полагают, что сейдом следует называть только ту особую форму оракульного сейда, которой они занимаются — и которой я, со своей стороны, не владею. Ввязываться в войны за терминологию мне не хотелось, так что я отказался от всяких претензий и на «сейд», и на принадлежность к реконструкторскому сообществу, и решил, что отныне и впредь буду именоваться шаманом, работающим в традиции северного язычества.

Так я в итоге и вернулся в сообщество неоязычников. Пусть они и не могут помочь мне, рассудил я, пожав плечами, но, по крайней мере, они меня примут. Я стал искать людей, работавших со скандинавскими богами и духами, и обнаружил, что в целом они подразделяются на две группы с довольно расплывчатыми границами. Одну группу составляли, условно говоря, скандинавские виккане, другую — скандинавские язычники. Скандинавские виккане брали за основу викканскую систему и попросту вставляли в нее, как в рамку, скандинавских богов — чаще всего Фрейра и Фрейю. Эта традиция ничем не хуже прочих (и действительно, следует признать, что викканская система, притязающая на сверхтрадиционность и опирающаяся на мистериальную религию, по духу очень близка Ванатру — культу Фрейра и Фрейи), но для меня она не годилась. Группа скандинавских язычников, напротив, оказалась весьма разношерстной. Многие из них почти ничем не отличались от реконструкторов, не считая некоторых второстепенных моментов: а) некоторые предпочли языческое сообщество по социальным или политическим причинам; б) некоторые работали не только со скандинавской космологией, но и с пантеонами и космологиями других традиций — и не желали постоянно оправдываться по этому поводу; или в) некоторые приняли чуждую реконструкторам сторону в споре между приверженцами исторических источников и борцами за допустимость НЛГ (необычного/непроверяемого личного гнозиса).

Однако реконструкторы далеко опередили скандинавских язычников в развитии собственной теологии и практики. Большинство скандинавских язычников опираются одновременно и разработки реконструкторов, и на материалы, вообще не принадлежащие к северной традиции, и пытаются как-то совмещать эти два рода источников. Но книг, написанных специально для скандинавских язычников, очень и очень мало… и хочется надеяться, что книга, которую вы сейчас читаете, поможет хотя бы немного заполнить этот пробел.

Как я освоил шаманские практики? В основном меня обучали сами духи. (В свое время я очень обрадовался, узнав, что у бурят есть специальное название для шаманов, обученных духами, а не людьми, — багшагуй: когда какой-нибудь шаманский род угасает, со смертью его последнего представителя духи переходят к другому роду и выбирают кого-нибудь себе в ученики.) Итак, боги и духи приходят ко мне и в буквальном смысле «водят мною», выполняя те или иные действия, а я запоминаю, как это делалось, и потом уже практикуюсь сам. Обучать таким способом не смог бы никакой человеческий учитель. Кроме того, все это совершенно недоказуемо; так что если вы полагаете, что все это чушь и я просто сам вожу себя за нос, я и пальцем не шевельну, чтобы вас переубедить. В конце концов, как я могу требовать от вас поверить в то, чего вы сами никогда не испытывали? Читать эту книгу имеет смысл лишь тем, кто готов отложить изъявления недоверия — если и не до последней страницы, то хотя бы на первое время.

Иногда я выполняю какие-то задания по инструкции, понятия при этом не имея, доводилось ли кому-нибудь в прошлом делать нечто подобное. И бывает так, что позднее исторические прецеденты находятся. Один из примеров — мой бубен. В один прекрасный день мне велели обзавестись бубном — хотя, как известно, «никакими свидетельствами о том, что скандинавы использовали бубны в религиозных ритуалах, мы не располагаем». Но приказ есть приказ, и вот моя жена купила мне в подарок простенький пакистанский бубен — ничего более роскошного мы себе позволить не могли. Мне было велено обвешать бубен по краю разными побрякушками и висюльками, что я и сделал, взяв бубенцы от старого тамбурина, колокольчики, косточки и высушенные копыта, которыми можно было щелкать на манер кастаньет. Затем мне сказали, что на перепонке следует нарисовать красками Древо и символы всех миров; я исполнил и это. До тех пор мне попадались на глаза только индейские бубны, и они были такими простыми и строгими, что мой по сравнению с ними казался каким-то неопрятным; да и вообще, какой шаман станет увешивать свой бубен погремушками? Но позднее я узнал, что бубен саамских (лапландких) шаманов, который называется «runebom», «рунический бубен», выглядит именно так: он обвешан колокольчиками и украшен символическими рисунками, представляющими собой карту миров. А некоторые ученые предполагают, что если в скандинавской религии когда-то все же присутствовали элементы шаманизма, источником их вполне могли послужить традиции саамов, обитавших по соседству. Так что все это оказалось вполне осмысленно.

И, разумеется, на ближайшем же собрании местной языческой общины я угодил в забавную ситуацию. Стоило мне достать из чехла мой бубен, мою Иггдрасиль Лунную Песнь, как на нее тут же уставились с ужасом. Как я посмел, возмущенно спросили меня, испоганить индейский бубен своими колокольчиками и погремушками? Тут вмешался кто-то другой и заявил, что это вовсе не индейский бубен, а ирландский бойран, но и в этом случае погремушки абсолютно недопустимы. Я перевернул мою Иггдрасиль и показал им наклейку: «Сделано в Пакистане». На том аргументы сторон исчерпались, но сам этот случай еще долго не шел у меня из головы. Я ведь не единственный американский язычник, для которого слово «шаман» долгое время оставалось неотделимым от индейской культуры. О других, неиндейских, традициях шаманизма у нас знают лишь немногие, а большинство даже не подозревает об их существовании. Принято считать, что белые европейцы не только утратили всякую связь с шаманской племенной культурой, но и никогда ее не имели. Соответственно, если тебе нужен настоящий шаманизм — ступай к индейцам.

С другой стороны, любые попытки обратиться к индейской традиции в том же языческом сообществе встречают в штыки. Когда я называл себя шаманом на публике, меня не раз принимались обвинять в воровстве: я, дескать, заимствую без спросу индейские духовные традиции. Мне ставили в вину, что я пользуюсь бубном, работаю с духами животных, ношу куртку с вышитым на ней оленем (саамским!) и втыкаю в волосы вороньи перья. Однажды мне попалось на глаза открытое письмо от какого-то самозваного борца за чистоту коренных американских традиций, который заявлял, что белый человек вообще не имеет права на слово «шаман», потому что оно принадлежит индейской религии. Очевидно, он понятия не имел, что это слово зародилось вообще на другом континенте — в языке сибирского племени тунгусов. Одним словом, как вы уже догадались, мне постоянно приходится объясняться… и увертываться от гнилых помидоров.

Все эти скитания от одного сообщества к другому никак не отразились на моем статусе шамана — служителя моего племени. На настоящий момент это племя подразделяется на три круга. Первый — это мое личное языческое королевство, община «Асфодель». Второй — сообщество людей третьего пола, все мои сестры-братья и братья-сестры. Я предан им не меньше, чем людям, с которыми я поклоняюсь одним богам. Третий и гораздо более хаотичный, — это люди, которые приходят ко мне со своими проблемами. Я проверяю, горит ли у меня при этом лампочка «на дежурстве», и если да, я впускаю их в свою жизнь и делаю для них все, что в моих силах. Как бы ко мне ни относились в широком сообществе, работы у меня хватает всегда. Часть этой работы приходится выполнять не в этом, а в других мирах — как уже было сказано в начале главы. Бывает и такая работа, которая охватывает несколько миров одновременно, и то, что я делаю сейчас, относится именно к этому роду задач: среди прочего, на мне лежит обязанность распространять информацию в нашем мире, здесь, где мы с вами живем постоянно. И «Путеводитель по Девяти мирам» — один из плодов этой работы.

https://www.northernshamanism.org/ru-st ... miram.html