О людях, живших дольше "обычного", говорилось "заедать/заживать чужой век", что по представлениям местного населения чревато опасностью вымирания рода и односельчан "зажившегося". В одной из деревень Тамбовской области неестественная частота смертей одним из жителей объяснялась тем, что здесь есть долгоживущие, и во время похорон пришедших одаряли белыми платками, за исключением стариков и старух, которым давали платки черные, что было своеобразным выражением негативного отношения к их "слишком долгой" жизни.
Интересны наблюдения по этому поводу, сделанные в свое время одним из корреспондентов ТЕВ (Тамбовские епархиальные ведомости): "Смерть дряхлых стариков и старух... не доставляет особого горя семье", в то время как "смерть члена семьи-работника - тяжелое горе", хотя и старых людей здешняя традиция требовала хоронить "по-настоящему", т. е. со строгим соблюдением обрядности и выражением траура по умершему.
Отношение к смерти детей в дореволюционный период было таким же, как и к смерти стариков, оно не воспринималось как непереносимое горе, спецификой отличались также их похороны: "Погребение ребенка совершается проще... Даже отец не всегда приезжает или приходит погребать его, будучи занят полевыми или иными работами. Это дело бабье". Все это было следствием отмеченного Б. Н. Мироновым специфического демографического поведения в русской простонародной среде, которое можно назвать "экстенсивным": высокая детская смертность из-за отсутствия должного ухода по причине количества детей в семье требовала высокой рождаемости.
Абсолютизировать равнодушие по отношению к смерти детей в традиционной русской семье, конечно, нельзя, свидетельством чему служит выражение огромного горя в причети матери по умершему ребенку. В советское время отношение к смерти детей, конечно, изменилось, однако воспоминания о некогда существовавшей ситуации сохраняются практически до современности: "О младенцах не плакали и не поминали. Схоронят - и все. Нечего по ним убиваться. Бог даст, еще народятся". Ребенок, умерший в возрасте до года, определялся как "душка ангельская", его не отпевали и по нему не служили в церкви: "Он негрешный".