Мотив оживления покойника в северно-русских поминальных причитаниях

Аватара пользователя
Цила
Сообщения: 4893
Зарегистрирован: Ср янв 24, 2018 11:49 pm
Откуда: Россия
Род занятий: Некромагия, магия Хаоса

Мотив оживления покойника в северно-русских поминальных причитаниях

Непрочитанное сообщение Цила » Ср дек 26, 2018 9:49 am

В центре нашего внимания - поминальные причитания Русского Севера, где мотив оживления покойника (иногда его называют мотивом раскрытия могилы) получил наибольшее развитие. Что же представляет собой оживление покойника в северно-русском поминальном плаче? Приведем характерный пример - отрывок из причитания, записанного в Петрозаводском уезде Олонецкой губернии:

"Вы завийте, витерочики,
Из тиха да потихошеньку,
Из легка да полегошеньку!
Вы разнесите-тко, витерочики,
Со могилушки песочики!
Расколись-ко, мать-сыра земля,
Покажись-ко, гробова доска,
Гробова доска да тёсу белого,
Тёсу белого - пилёного!
Откройся, полотёнышко,
Покажись-ка, тело мёртвое,
Тело мёртво, лицё блёклое!
Прилетите-ка с небес, ангелы крылатыи,
Вложите душеньку да во тело белое,
Резвы ноженьки - во хожденьицё,
Белы рученьки - во маханьицё,
Очи ясные во гляденьицё,
Во уста да говореньицё!
Уж ты встань-ко, родитель-матушка,
Уж ты красное мое солнышко,
Ты великое желаньицё!"

Чтобы понять, как же функционирует этот мотив, мы рассмотрим, как он реализуется в текстах разных локальных традиций. Прежде всего, нас интересует, для чего именно плакальщица хочет "оживить" умершего. Логично было бы предположить, что убитая горем женщина хотела бы, чтобы близкий ей человек воскрес и продолжил бы жить с живыми "по-старому, по-прежнему". Однако анализ текстов показывает, что такую цель плакальщицы никогда не ставят. Покойник даже теоретически не может вернуться в мир живых как полноправный член социума. Невозможность этого постоянно подчеркивают "формулы невозможного": "Видно тое дело да не сбывается, // Что мертвый с могилы ворочается".

Однако мыслится потенциально возможным диалог живого с умершим на могиле. Во многих причитаниях сразу за призывом ожить следует побуждение к разговору. Показательно, что даже в современных записях поминальных причитаний плакальщица не только жалуется на жизненные тяготы, но и подробно рассказывает покойнику, что произошло у нее в семье с момента его смерти, сообщает последние новости о родных и близких. Поминальные причитания, в которых покойнику рассказывают о событиях в семье, случившихся после его кончины, встречаются и у других народов. Так, Барбара Галперн описывает, как в 1960-е гг. в Сербии была свидетелем того, как в поминальный день женщины оплакивали молодых мужчин, которых за несколько лет до этого убило молнией во время грозы. В одном из причитаний мать рассказывала покойнику-сыну семейные новости. В 1972 г. карельская плакальщица Валентина Мартынова во время похорон пожилого односельчанина плакала на могиле матери, умершей в 1956 г. В этом плаче она подробно рассказывала о жизни своей семьи и о том, где сейчас живут и работают другие дети давно умершей матери. Причитания такого рода записывались и в Греции.

В причитаниях вопленица не только плачет о своей нелегкой жизни, но и просит умершего рассказать, как он живет на том свете. То есть в этом случае может идти речь о потенциально двусторонней коммуникации. С.Б. Адоньева в книге "Прагматика фольклора" публикует рассказ пожилой жительницы Белозерского района Вологодской области о традиции причетов. В нем приводятся тексты причитаний и комментарий к ним носителя традиции. Описывая бытование причитаний 40-го дня, когда с покойником прощаются, информант рассказывает: "И тут кой-чего жалости высказываешь, что приходи, не забывай. Отцу:

"Как у нас у сиротиночек,
Сам ты знаешь, сам ты ведаешь,
Во дому не осталось хозяина,
Во хозяйстве распорядчика.
Уж много дел да понакопится!
Приходи, кормилец-батюшка,
Ты помочь да сиротиночкам,
Уж как к нам да горюшиночкам!""

Таким образом, в этом тексте четко проговаривается цель причитания, плакальщица не только жалуется на тяжелую жизнь сироты, но и, обращаясь к умершему, просит помощи и покровительства. У.С. Конкка отмечала, что во многих южно-карельских плачах обращаются к умершему с просьбой прийти помочь в летнюю пору, а в одном из причитаний вопленица просила покойника оберегать малолетних детей от воды и проезжающих мимо машин. Показательно, что к похороненным родным могли обращаться не только в причитаниях. Так, К.К. Логинов фиксировал в Заонежье обычай ходить на кладбище и просить заступничества у покойников в трудных ситуациях. Так, например, могли попросить их помочь "отсудить квартиру, дом или наказать обидчика из начальников и т.д.".

Попытки поговорить с покойником, просьбы о заступничестве и помощи в принципе все же укладываются в рамки предположения о риторическом характере плачей. Плакальщица может не осмыслять свой разговор с покойником как реальный, а просто "высказывать свое горюшко", чтобы избавиться от эмоционального потрясения. Однако другая мотивировка "воскрешения" умершего уж точно не может быть объяснена как эмоционально-риторическая. Чаще всего в причитаниях покойника "поднимают из могилы" не для того, чтобы поговорить, а для того, чтобы пригласить его в гости. В знаменитом причитании Федосовой по мужу вдова уже после похорон "наедине, когда стоскуется, рыдая, приговаривает":

"Ты приди теперь, надёжная головушка,
Единым теперь ведь я да единёшенька
На сегоднишний Господний Божий праздничек;
Я приму тебя за гостюшка любимого,
Угощу тебя, желанную семеюшку!"

В одной из самых ранних фиксаций поминальных причитаний, сделанной в Ярославской губернии в середине XIX в., плакальщица призывает природные стихии раскрыть могилу отца, а затем обращается к нему:

"Ты скажи, мой батюшко,
Ты когда в гости посулишься.
Уж я буду горемычная,
Уж ждать да дожидатися
Что тебя-то в дороги гости!
Я устлала б горемычная
Путь-дороженьку плисом, бархатом,
Приняла бы тебя горемычная
На свои на белы рученьки,
Посадила б тебя горемычная
Под косящето окошечко,
Назвала б тебя, батюшко,
Дорогим гостем-приятелем".

В этом отрывке обращает на себя внимание постоянно повторяющаяся тема гостевания, умершего отца называют "дорогим гостем-приятелем". В поминальных обрядах покойник окончательно перестает восприниматься как "свой", так что он может вернуться в некогда родной дом только в статусе "гостя с погоста". Так как умершие воспринимаются как "гости из иного мира", имеющие сакральный статус и обладающие возможностью как положительно, так и отрицательно влиять на жизнь живых, весь комплекс правил застольного этикета на подобной трапезе направлен на их "задабривание", что явственным образом отражается в причитаниях. Как в случае угощения Смерти, в тексте особо подчеркивается идеальный характер подобного угощения, большое значение имеет "закармливание" покойника:

"А свою родитель-матушку возьму под руки,
Поведу к витому гнёздышку,
А накормлю её я досыта,
А напою её я допьяна".

Рассматривая пространственную организацию похоронных причитаний, Л.Г. Невская обращает внимание на то, что в них крайне значим образ дороги, соединяющей мир живых и мир мертвых. При описании пути покойника на тот свет "движение начинается из сакрализованного центра - красного угла дома (или его семиотических эквивалентов) и идет через ворота - границу своего и чужого, отмеченную знаком принадлежности к миру мертвых <...> и далее через семиотически значимые места: болото, лес, гора, море и т.д., семантика которых в реальных текстах сближена в общем значении "отдаленное, чужое и чуждое пространство". В поминальных причитаниях тема дороги также имеет большое значение, однако вектор движения полностью противоположен: покойник двигается не из дома в загробный мир, а наоборот. При этом исходной точкой движения становится не абстрактный тот свет, а кладбище, откуда покойника ведут домой. При этом в поминальных плачах особое внимание уделяется не столько знаковым пограничным локусам, сколько способу передвижения покойника. Покойник не может самостоятельно проделать путь до некогда родного дома, ему необходима помощь плакальщицы:

"Ну дак, ты пойдем, добра матушка,
Как это, ко мне, сиротской девушке,
У меня лодочка пригонена,
Да весёлушка налажены.
Как по зимушке посулиссе,
Дак пригоню тебе лошадушку".

Большинство исследователей, анализировавших мотив угощения покойника в поминальных причитаниях, считали, что вопленица приглашала покойника в гости только на словах. Связать обрядовый фольклор и обрядовые действия на поминках пытается К.В. Чистов, который замечает, что "формула "приглашение в гости" как бы реализовывалась в традиционном поминальном обычае, предписывающем во время тризны сразу после похорон и в последующие поминальные дни оставлять за столом место для покойного с особым прибором, иногда приготовить для него кутью, хлеб, блины, кисель или другую поминальную еду". Это утверждение верно отражает связь между обрядовым текстом и этнографическим контекстом, однако требует существенного уточнения. В некоторых локальных традициях даже в XX в. формула "приглашения в гости" реализовывалась буквально, а не "как бы", то есть существовал особый обряд, в рамках которого вопленица вызывала умершего на могиле, приводила домой и угощала.

Подробнее всего эта традиция описана в книге Б.Б. Ефименковой "Севернорусская причеть. Междуречье Сухоны и Юга и верховья Кокшеньги (Вологодская область)". Как отмечает исследовательница, на этой территории обряд приглашения в гости покойника на 40-й день бытует не везде, а варианты его, записанные в разных местах, имеют свои локальные особенности: "В поминальной трапезе сорокового дня участвуют только родные и самые дорогие друзья умершего. В некоторых местах (с. Рослятино) перед гостями разыгрывается воображаемая встреча покойного. Причитающая родственница выходит на мост (в сени), распахивает дверь и зовет: "Заходи на огонь!" В бассейне Юга, на Уфтюге умершего "ведут" прямо с кладбища. После встречи его "усаживают" во главе стола, где для него ставят прибор, угощают едой и пивом. <...> Причитают в течение всей трапезы".

В вологодской традиции в так называемые "урочные дни" (9-й, 20-й, 40-й день после смерти покойника приглашают не только за стол, но и в баню: "Кладут ему на лавку чистое бельё и подушку. Подождут, пока он помоется, потом моются сами". При этом в причитаниях, которыми, собственно, и зазывается покойник, присутствует одна интересная деталь. Плакальщица зовет умершего в баню мыться не одного, а вместе с другими умершими родственниками:

"Как стану я звать да дозыватися
Своего родителя-батюшку:
Как приходи-ко, ты, в баенку, во парушку,
Для тебя и баенка готовлена, топлена,
Ключева вода нагрета,
Шелковы веники распарены,
Бело платьице сготовлено,
Душисто мыло принесено.
Я прошу тебя, родитель-батюшка,
Как приглашай же ты во баенку, во парушку
Всю свою родню-породушку".

В данном тексте почести оказываются не только недавно умершему покойнику, но и всей "родне-породушке", то есть предкам-покровителям. Показательно, что покойник, к которому обращается плакальщица, оказывается своего рода связующим звеном между живыми родственниками и умершими предками. Вопленица приглашает покойника в баню и в то же время обращается к нему с просьбой пригласить других умерших предков. Таким образом, обыгрывается пограничный статус покойника до 40 дня, который находится между миром живых и миром мертвых.

Прагматика поминальных причитаний 40-го дня двойственна: с одной стороны, важно задобрить покойника, пригласив его в гости и угостив, но с другой стороны, необходимо оградить себя от незапланированных визитов мертвеца. Нетрудно заметить, что две эти задачи находятся в легком противоречии друг с другом. Даже регламентированный визит покойника с кладбища в дом является потенциально опасным, поэтому особое значение имеют заклинания при прощании с умершим. Б.Б. Ефименкова указывает, что в наиболее полном варианте обряд проводов покойника исполняется, если умерший был молод. Молодой покойник представляет особую опасность для живых, так как он умер до срока, не изжив свой век, поэтому провожать его до кладбища нужно особенно тщательно. Принцип построения поминальных причитаний, согласно которому умерший как главный герой причитания одновременно и присутствует, и отсутствует в реальности, конструируемой обрядовым текстом, можно назвать поэтикой двойственности. Своеобразное построение текста определяется не только двойственностью его прагматики, но и двойственностью самого статуса умершего. С одной стороны, он остается "родным" для своей семьи и после смерти, переходя в статус предков, "родителей", с другой стороны, перемещение из мира живых в мир мертвых делает его "чужим" и потенциально опасным. Естественно, что в наибольшей степени его положение противоречиво до 40-го дня, когда он находится между двумя мирами.

Призыв к покойнику восстать из гроба имеет не риторический характер, плакальщица таким образом вызывает умершего с того света для коммуникации, будь то разговор с просьбой о заступничестве или приглашение в гости на поминальный обед. Однако, как справедливо отмечает К.В. Чистов, за призывом к оживлению почти всегда следует так называемая "формула невозможного", которая постулирует, что возвращение покойника с кладбища не может состояться. К.В. Чистов склонен считать "формулу невозможного" риторическим приемом, между тем, как нам кажется, более правомерно считать ее заклинательным элементом в обрядовом тексте. В причитании покойника призывают ожить и даже прийти в гости, однако существует опасность, что если не принять необходимых мер предосторожности, умерший начнет приходить в старый дом уже "непрошеным гостем", то есть начнет представлять опасность для живых как "ходячий покойник". В этом отношении показателен запрет на излишнее проявление печали по покойнику, нарушение этого запрета может быть чревато как для умершего, так и для живых: "Когда вот человек переживает там сильно, плачет, и вот покойник, говорят, вот это он не любит. Он начинает к тебе ходить, надоедать. Тогда бабку надо или што, ево надо отвадить, штоб он не ходил".

Соблюдение определенных правил и запретов требуется и тогда, когда покойника поминают. Так, опасным признается посещение кладбища в "неурочное время": на Русском Севере строго запрещены визиты туда после захода солнца, не рекомендуется "тревожить покойников" рано утром и после обеда, идеальное время для хождения на могилы - первая половина дня, "до обеда". Нежелательным и даже опасным может быть посещение кладбища и в некоторые праздники: "Крашеные яйца на могилу носят в Родительский день после Пасхи. А, говорят, в Христов день, вот раньше говорили, что не ходят. У них тожо праздник Христов. У меня одна тётушка. У ней умер дядюшка, и она вздумала [на Пасху пойти на могилу]. Утром пошла, никому не сказала. И пошла. Прихожу, говорит, на кладбище, а солнышко только начинает вставать. Ну, захожу на могилу, росклала тут всё, плачу. Потом начинает причитать. Только начала, говорит, причитать, вдруг, говорит, как забомбят. Раз, да другой, ух ещё "ух" и "ух". У меня, говорит, всей так дрожь и пошол. Я тут бросила, говорит, свои причцитанья и пошла обратными следами. [Сноха говорит]: "Иди, леший тебя носил. Кто в Христов день ходит на кладбище! У тебя-то праздник. На всенощну была. У них тожо всенощна. Ты чцого будишь-то мертвых? В Христов день на кладбищо не ходят. У них тожо праздник Христов, зачцем их тревожить?"

Несложно заметить, что все варианты "формул невозможного" в основе своей имеют выражение "мертвые с погоста не ходят". Это выражение, ставшее поговоркой, используется в качестве приговора, который нужно произносить в случае появления "ходячих покойников". Соответственно почти обязательное использование "формулы невозможного" в тех причитаниях, где есть мотив "раскрытия могилы", следует рассматривать как защитную меру против ходячих покойников. При этом налицо снова логическое противоречие: покойника вызывают из могилы и одновременно проговаривают невозможность этого действия. Однако, как уже было сказано, этот парадокс кажущийся: поэтика двойственности определяется двойственной прагматикой поминальных причитаний.

(По материалам статьи Михаила Алексеевского)
"Покажите им, на что вы способны. Украдите у них надежду, как тень крадёт свет. Тогда покажитесь сами. Инструмент никогда не меняется, дети мои… Оружие всегда одно и то же... Страх." Конрад Керз ©

Рагнеда
Сообщения: 8
Зарегистрирован: Чт июн 24, 2021 7:37 am

Re: Мотив оживления покойника в северно-русских поминальных причитаниях

Непрочитанное сообщение Рагнеда » Ср июл 21, 2021 7:28 am

Наверное после таких причитаний-недолго жить останется кровникам. Бесплатная еда. Охотников полно и без причитаний, а тут прямое приглашение к столу.

Аватара пользователя
Цила
Сообщения: 4893
Зарегистрирован: Ср янв 24, 2018 11:49 pm
Откуда: Россия
Род занятий: Некромагия, магия Хаоса

Re: Мотив оживления покойника в северно-русских поминальных причитаниях

Непрочитанное сообщение Цила » Ср июл 21, 2021 5:49 pm

Рагнеда писал(а):
Ср июл 21, 2021 7:28 am
Наверное после таких причитаний-недолго жить останется кровникам. Бесплатная еда. Охотников полно и без причитаний, а тут прямое приглашение к столу.
Поэтому и нанимали профессиональных плакальщиц. Им всё равно - отыграли свой "театр" и ушли).
Да и здесь хорошо написано,и понятно - почему:
"Покойник даже теоретически не может вернуться в мир живых как полноправный член социума. Невозможность этого постоянно подчеркивают "формулы невозможного": "Видно тое дело да не сбывается, // Что мертвый с могилы ворочается"."
...покойника вызывают из могилы и одновременно проговаривают невозможность этого действия.
"Покажите им, на что вы способны. Украдите у них надежду, как тень крадёт свет. Тогда покажитесь сами. Инструмент никогда не меняется, дети мои… Оружие всегда одно и то же... Страх." Конрад Керз ©

Ответить

Кто сейчас на конференции

Сейчас этот форум просматривают: нет зарегистрированных пользователей и 2 гостя