Призраки в Некромантии

Аватара пользователя
Алексей Минский
Сообщения: 12860
Зарегистрирован: Сб янв 27, 2018 3:58 am
Откуда: Калиниград
Интересы в магии: графическая магия, ЧМ, Вика
Род занятий: практик, диагност
Контактная информация:

Призраки в Некромантии

Непрочитанное сообщение Алексей Минский » Сб июл 14, 2018 10:10 am

Дениел Огден. Греческая и римская Некромантия. Гл. 14. Призраки в Некромантии
В IV части мы обратим внимание на практику Некромантии и обоснование этого опыта. Появления каких призраков можно ожидать, прибегая к Некромантии? Как они могут выглядеть? Как они могут говорить? Эти вопросы будут рассмотрены в данной главе. Затем мы задаём вопрос-на-шестьдесят-четыре-тысячи-долларов[1] о древней некромантии, а именно: «Почему мёртвые были действительно мудрыми?» Древние авторы дают нам ряд намёков и частичных пояснений, но ни одно из них не является полным, и, в конце концов, мудрость мёртвых лучше всего воспринимать априорно (глава 15). Наконец, некоторые упоминания дают нам возможность предположить, что некроманты часто встречались и беседовали с мёртвыми в своём обычном состоянии (как можем беседовать мы с вами) или в промежуточном пространстве, между жизнью и смертью (глава 16).

***

Греки и римляне использовали множество терминов, которые можно перевести как «призрак». Греческие термины, при всём их разнообразии, по-видимому, не выделяли каких-либо их категорий: skia, буквально, «тень»; psuchē – «душа»; phasma – “проявление»; eidolon – «образ»; nekros и nekus – «мёртвый человек» и pemphix – «облако»[2]. Римляне, по крайней мере, чувствовали, что некоторые из их терминов относились к разным категориям призраков, но было мало согласия относительно этих категорий: umbra – «тень»; anima – «дуновение, душа»; larva и множественное число manes, lares, и lemures. У Апулея Dei Manes[3] и lemures были общими (множественными) терминами для обозначения призраков, а другие использовались для обозначения их подклассов. Lares familiares были родовыми домашними духами, которые любезно заботились о своих ныне живущих потомках. Larvae назывались призраки тех, кто был наказан за проступки в жизни и вынужден бродить неприкаянным; они были опасны для живых, если те вели неправедную жизнь, но могли быть только безвредными страхами для благочестивых. Мы узнаем, что в других источниках larvae имели отвратительный вид или были скелетами, и что они пытали других мёртвых в подземном мире.

Термины lares и larva были, вероятно, родственными. Некоторые авторы считали, что термин lemures также обозначает вредящих духов, и это, безусловно, было связано с обрядами Лемурии[4]. Общий термин Manes, является производным от прилагательного manus, «хорошо», хотя его значение, возможно, было умиротворяющим (упокаивающим).[5]

Появление призраков в некромантических контекстах может быть разбито на вопросы сущности, формы, цвета и размера. Призраки могут быть кем угодно: от кого-то незначительного, незнакомого тому, кто его вызывает, до очень значимого. Призраки Гомера описаны как amenēna, «мимолетные», «слабые», «тени».[6] Когда Одиссей пытается обнять призрак своей матери, его руки проходят сквозь неё. Она объясняет, что погребальный костёр поглотил плоть, прежнюю субстанцию её тела. И, одновременно, не могут непослушные руки призрака Агамемнона обнять Одиссея. Такая нематериальность комично передана Вергилием: Харон выталкивает нематериальных призраков из своей лодки, чтобы освободить место для живого Энея, из-за которого лодка проседает и даёт течь.[7] Призраки были, следовательно, представлены в терминах всех очевидных метафор невещественности: тени, дыхание воздуха, дым и грёзы. Это последнее особенно важно с учетом вероятности того, что призраки в некромантии часто приходят во снах. Частично это было следствием их нематериальности и того, что они часто изображались сильно трепещущими.[8] Тем не менее, призрак у Апулея убивает мельника. У Флегонта из Трал призрак Филиннии может есть, пить и даже заниматься сексом, а призрак Поликрита смог разорвать на части ребёнка-гермафродита и разметать их. Но в этих последних двух случаях мы, возможно, имеем дело со спонтанно ожившими трупами или «ревенантами».[9]

Призраки в контексте некромантии обычно воспринимались как имеющие человеческую форму, очевидно, её имела лёгкая дымка (из которой они состояли) в «Одиссее». Иногда они предстают такими же, какими были при жизни и имеют при себе некоторые атрибуты, с которыми были связаны; например, у Гомера Орион держит в руке охотничью дубину. Часто призраки воспроизводят состояние своих тел в момент смерти. Мертвецы Гомера всё ещё ранены и носят оружие. То же самое и у Вергилия, особенно в случае изуродованного Деифоба, и призрак Лая чьё раненое горло извергает кровь у Стация. В этом отношении внешность призрака часто визуально демонстрирует историю его смерти, о которой он так хочет рассказать. Призрак также может принять вид, отражающий состояние его тела в текущий момент. Так призрак умершей Цинтии у Проперция является частично обгоревшим в костре. Вероятно, по этой причине призраки иногда изображаются костлявыми, грязными и оборванными. Призрак, изгнанный из дома, о котором рассказывает Аригнот Евкрату, был грязным, длинноволосым и более тёмным, чем темнота вокруг, он выглядел как гнилой труп. У Апулея призрак, посланный для убийства, был неряшливым и имел зеленоватый оттенок кожи.[10] Возможно, плачевный вид этих призраков также отражает их мольбу о должном погребении (см. главы 4 и 7). Призраки в «Мениппе» Лукиана валяются в подземном мире грудами костей, и только забальзамированные египтяне сохраняют часть своего земного облика. Моральные уроки ясны: уродливый Терситей неотличим от прекрасного Нирея, а нищий Ирус от царицы Алкионы. Мёртвый демагог, который предлагает указ против богатых, назван «Череп, сын Скелета».[11]

Наиболее распространённой альтернативой представлению о призраках, как об имеющих человекообразную форму, было представление о них как о крошечных крылатых существах. На классических аттических lēkuthoi, иллюстрирующих посещение гробницы или баржу Харона, призраки изображены в виде мелких чёрных фигур, парящих на крыльях, несколько напоминающих стрекозиные (рис. 16). Поэты часто изображают призраков чёрными.[12] Метафорическим представлением для призраков в этом аспекте служили летучие мыши, птицы и пчёлы.

Изображение

Рис. 16. Харон с крылатым призраком. Вазопись по белому фону ок. 460-450 гг. до н.э.
Музей Эшмола, Оксфорд G258.

Летучая мышь была особенно уместна, чтобы представлять призрак как оборванное тёмное ночное существо (nukteris буквально означает «ночное существо»). Гомер сравнивает женихов, сопровождаемых Гермесом в подземный мир, с взбудораженными летучими мышами, пищащими в пещере. Изображая призрак Херефона, Аристофан применяет к нему эпитеты «летучая мышь» и «дитя ночи».[13] Гомер и Вергилий сравнивают призраков с привлечёнными стаями птиц. Софокл говорит о душе, покидающей тело как о «птице крылатой». Душа Аристея из Проконнеса отделилась на время от его тела и вылетела изо рта, приняв форму ворона. Душа-птица, летающая рядом или сидящая на теле мертвеца, обычна в архаическом и классическом искусстве.[14] Тибулл связывает звуки, издаваемые совой, с призраками. Силий, кажется, строит мост между некромантией и орнитомантией (предсказанием по поведению птиц), помещая в Аиде тис, питаемый Коцитом, и являющийся домом для птиц, которые приносят дурные предзнаменования: стервятника, пожирающего труп, филина (bubo) и запачканной кровью ушастой совы-неясыти (strix), а также гарпий. Учитывая всё это, интересно, что озёра, на которых призывали призраков, должны были считаться «свободными от птиц»[15] (aornoi, главы 2 и 5).[16] Представление о том, что мёртвые могут походить на пчёл, вероятно, впервые встречается в «Психагогах» Эсхила, где вызванный призрак Одиссея, описывается как рой (hesmos) блуждающий в ночи (nuktipoloi). Это, безусловно, присутствует в одном фрагменте у Софокла: «Рой (smēnos) мёртвых гудит и поднимается». Вергилий использует пчёл для сравнения с душами, а Порфирий сообщает, что древние называли души, ожидающие перерождения «пчёлами».[17] Как мы видели (глава 4), концептуализация призрака, как пчелы может лежать в основе истории о Периандре и Мелиссе. Схолии к Одиссее предлагают нам представить призраков, которые приходят за кровью, как мёртвых-мух, хотя этот документ, не даёт сведений о том, какими были представления о смерти во времена Гомера. Важным следствием таких представлений было то, что сонмы умерших роились в огромных и головокружительных количествах, и эта идея часто прямо выражалась. Вергилий сравнивает призраков, наполняющих баржу Харона, с осенними листьями. Сенека умудряется сочетать образы птиц, пчёл, листьев и веянья ветров в своём описании роящихся душ.[18] Призраки также могли изменять свою форму. У Стация призрак Лая смог замаскироваться под Тиресия. Призрак, изгнанный Аригнотом из дома Евбатида, превращается в собаку, быка и льва.[19]

Что касается цвета, то, несомненно, бытовало особое представление о серости, которая присуща трупам, что привело к кажущемуся парадоксальным представлению призраков как исключительно чёрными (как сама Смерть), так и исключительно белыми. На чёрной стороне у нас есть маленькие крылатые призраки аттических lēkuthoi. Привидение Геракла у Гомера напоминало ночь. Изгоняемые призраки часто воспринимались как чёрные. Таким образом, Алибас или Ликас, призраки политиков, преследовавшихся в море от Евфима из Локров, были «ужасно чёрными», а призрак, изгнанный от мальчика-сирийца, больного эпилепсией, о котором говорит Лукиан из Сирии Палестинской, описан чёрным и дымным. Что касается примера в некромантическом контексте, мы видели, что рецепт греческого магического папируса вызывает тёмную фигуру, появляющуюся перед мальчиком-медиумом, и что это почти наверняка призрак. Призраки также могли облачаться в чёрное, как, например, призрак Флегона у Поликрита, или даже умереть, чтобы попытаться напугать, притворившись призраками, как у Демокрита.[20] На стороне белых призраков Эдип Еврипида, который сравнивается с «неясным белым призраком [сотканным] из воздуха». Чёрный призрак Геракла, на удивление, объясняет, что призраки бледны, потому что лишены солнца. Их бледность также может объясняться истечением крови или постоянными рыданиями. Когда Эринии предстали перед Орестом в Аркадии (там, где их называли Maniai), они были облачены в чёрное. Они заставили его откусить собственный палец, после чего предстали снова, уже облачёнными в белое.[21]

Касательно размера, призраки умерших могут быть крошечными крылатыми чёрными существами, как на lēkuthoi, или огромными, как двенадцатифутовый Ахиллес, вызванный Аполлонием Тианским.[22] Но большинство некромантических призраков, похоже, были обычного размера; об этом, например, свидетельствует попытка Одиссея обнять призрак своей матери.

Только в случае с одним некромантическим текстом есть вероятное указание на то, что со смертью из тела высвобождается и душа, и призрак, которые являются отдельными и отличными друг от друга. Эрихто Лукана убеждает призрак (umbra) материализоваться рядом с трупом, который она заранее разыскала, но он отказывается снова войти в него. Разгневанная, она хлещет труп змеёй и тащит душу через пропасть, которую открыла, чтобы наказать её при помощи Фурий, чтобы прогнать эту душу (anima) через пустоту Эреба. Если Лукан действительно хотел, чтобы эти термины были восприняты читателем как относящиеся к различным явлениям, он мог намекать на платоническое представление о том, что душа (psuhē), в свою очередь, имела маленькую душу, своего собственного демона (daimon). Возможно, что Стаций также использует это трёхстороннее различие, пересказывая в «Идах» историю фессалийской ведьмы, вспоминая Эрихто Лукана. Лактанций в комментарии к этому отрывку, кажется, толкует его таким же образом, во всяком случае, anima, которая жалуется в подземном мире, не должна была принадлежать тем же людям, что и manes, призываемые для некромантии.[23]

Мёртвых использовали для бытовой магии, в частности, для того, чтоб наслать с ними проклятие, это мог быть умерший, которого знал насылающий при жизни или совсем незнакомый ему[24], но все эти мёртвые обычно принадлежат к одной из категорий беспокойных, что отметил Тертуллиан: это те, кто умер раньше времени (aoroi, в основном, переводящееся как «дети», хотя в эту же категорию попадали мужчины и женщины, умершие до вступления в брак); умершие насильственной смертью (bi[ai]othflnatoi), в том числе самоубийцы и погибшие на войне; а также те, что остались непогребёнными (ataphoi или atelestoi).[25] Литературная традиция любила использовать эти типы умерших в описаниях мест и отдельных зон подземного мира. У Гомера тень непогребённого не могла пересечь реку мёртвых, чтобы присоединиться к другим призракам. У Платона тени atelestoi оставались погребёнными в грязи Аида. Для Вергилия все неупокоенные оставались лиминальными[26]. Непогребённые были в течение ста лет прикованы к берегу Ахерона, предназначенному для умирающих, прежде чем могли пересечь его (сто лет, символически представляли полную человеческую жизнь). На другом берегу, со стороны мёртвых, но всё еще за пределами собственно подземного мира, находились те, кто умер преждевременно, они были разделены на две группы, в зависимости от того, была их смерть насильственной или нет. Те, что не были плачущими младенцами. Группа погибших насильственной смертью подразделяется на четыре: несправедливо казнённые, самоубийцы по каким-либо причинам, самоубийцы из-за любви и павшие в бою. Силий направлял разные категории беспокойных умерших через разные ворота: первые – для умерших в бою, пятые – для погибших в море (и там получивших погребение), восьмые – для aoroi детей и незамужних девушек. Беспокойные мертвецы Лукиана также распределены на несколько подразделений: aoroi младенцы, умершие в бою, самоубийцы из-за любви, жертвы убийств, казнённые преступники и, отдельно, те, кто умер в море.[27]

Насколько важны эти категории мёртвых именно для некромантии? Часто главным критерием при выборе призрака для некромантической операции было то, какое отношение он имеет к рассматриваемому вопросу. Следовательно, призрак, к которому обращались, часто был близким.[28] Вот почему Главк Лукиана вызывает призрак своего отца, который умер вполне естественным образом, прожив отведённый ему срок.[29] Но было лучше, если соответствующий призрак также принадлежал к одной из ключевых категорий, как в случае с женой Периандра Мелиссой (глава 4). Вызов при помощи некромантии был, в любом случае, беспокойством для призрака – известного или неизвестного – для одной из категорий цель консультации заключалась в том, чтобы узнать, как можно дать ему успокоение.[30] В следующей главе мы увидим, что такое беспокойство, возможно, было обычным двигателем пророческих способностей призраков. Когда некромантия использовалась для получения информации по более широким вопросам, и ни один призрак не имел особого значения, призраки, вероятно, по умолчанию превращались в беспокойных. Для своего ритуала Эрихто Лукана выбирает призрак непогребённого воина, погибшего в бою.[31] Намеренное изготовление призрака для некромантии, как в некоторых ритуалах с мальчиками-жертвами, неизбежно приводило к появлению призрака беспокойной категории (глава 12). Аполлоний Тианский вызвал призрака давно умершего Ахилла без лишних затруднений. Однако Лукановская Эрихто демонстрирует, что было гораздо легче вызвать привидение умершего недавно, когда просит силы подземного мира не о возвращении призрака, похороненного глубоко в Тартаре, а о том, кто всё ещё находится на пороге пропасти Оркуса.[32]

Ещё одной категорией духов, которая могла иметь особую ценность для некромантии, были призраки выдающихся людей. Призрак Дария у Эсхила хвастается, что его царский статус даёт ему некоторое влияние, например, для того, чтоб убедить подземных владык временно отпустить его из царства мёртвых. Эрихто, опять же, особенно радует перспектива заполучить в свои руки останки павших на поле боя римских командиров.[33]

Рассказы о некромантии обычно не дают никаких сведений о том, что мёртвые говорили не обычным голосом, но иногда призраки издают писк. Для обозначения звука, издаваемого призраками женихов, Пенелопы и Патрокла, Гомер использует глагол trizu, который обычно обозначает писк летучих мышей. Евстафий сравнивает этот звук с плачем ребёнка. В других текстах на греческом языке термин применяется к щебетанию птиц, скрипу колёс и звону в ушах, и, похоже, обозначает тонкий, высокий, непрерывный, жалобный и скорбный звук[34]. Шум, производимый призраками, окружающими Геракла у Гомера (klangē), аналогичен тому, который издают испуганные птицы. Когда призраки надвигаются на его Одиссея, прежде чем он откажется от консультации с ними, шум, производимый ими всеми, описывается как «ужасный крик» (ēchēi thespesiēi). Понятия, использованные Гомером, оставались центральными для всей традиции. Призраки, вызванные Канидией и Саганой, у Горация говорят голосами «грустными и пронзительными». У Вергилия призраки могут говорить только тонкими голосами. Призраки в «Мениппе» Лукиана также пищат (trizu), призрак Тиресия пророчествует слабым голосом (leptophonos). Жалобная составляющая призрачного писка явно заметна в описании призраков, окруживших ведьму-приятельницу Тибулла. Звуки, которые появляются из подземного мира у Стация, смешиваются с высоким писком (stridor) и плачем (gemitus). Плач мёртвых (oimogē) в лодке Харона у Лукиана. Иногда звуки, издаваемые призраками, описываются как более низкие: ворчание, бормотание или гудящий шум. Оживлённый труп у Гелиодора подаёт голос на другом конце вокального диапазона: он «бормочет неразборчиво и глухо (hypotrizu), будто из-за какой-то преграды, пещеры или расщелины в земле». Но корень слова, обозначающего эти звуки, что немаловажно, снова triz-. Образы пещер, конечно, очень подходят для некромантии.[35]

Лукан подчёркивает, что хотя Эрихто ещё жива, но уже может слышать речь тех, кто молчит. Хотя «молчащие» является обычным способом обозначения умерших, Лукан, по-видимому, использует этот термин в ином значении, и это может означать, что Эрихто обладает особой способностью слышать или понимать речь мёртвых, что обычным живым не доступно. Эрихто объясняет, что она оживит свежий труп, потому, что «рот недавно умершего и всё ещё тёплого трупа может говорить полным голосом, в отличие от призрака, чья гортань и язык уже высохли на солнце, скрипят что-то непонятное для ушей» (см. главу 13). Здесь, по-видимому, смешаны два различия: между сильным голосом живого человека и традиционным писком призрака, и между сильным голосом свежей гортани и слабым голосом высохшей.[36]

Пару небольших уточнений можно сделать относительно речи призрака. Во-первых, из сцены экзорцизма Лукиана из Сирийской Палестины вытекает, что демоны, предположительно, включая nekudaimones, призраков мёртвых, говорят на языке своей родины, хотя могут понимать любой язык, на котором к ним обращаются живые. Во-вторых, они могут пророчествовать в стихах, так Клеоника у Павсания делала это гекзаметром[37].[38]

В разговоре с мёртвыми живым могло бы помочь принятие их звуковых моделей. Поэтому они могли общаться с умершими издавая писк, рыдая, бормоча или бубня. О вызове при помощи плача (goētes) шла речь выше (глава 7). Что касается писка, Дарий у Эсхила отмечает, что он был вызван людьми, «визжащими пронзительно (orthiazontes) с психагогическими воплями (goois)». Канидия и Сагана у Горация начинают свой некромантическо-эротический обряд визгом (ululantem). Цирцея у Овидия призывает Гекату перед тем, как вызвать призраков, длинным визгом (ululatibus), а ведьма-приятельница Тибулла может удерживать призраков магическим визгом (stridore).[39]

Некроманты, по-видимому, также использовали бессвязное бормотание в начале ритуала, для очистительных целей. Тиресий у Стация сопровождает очищение, с которого начинает вызов призрака Лая, длительным бормотанием (murmure). Митрибарзан у Лукиана также бесшумно бормочет (hupotonthorusas) во время очищения Мениппа перед его некромантией.[40] Сложные и ужасные шумы, подобные голосам животных, с которых Эрикто у Лукана начинает оживление трупа, сочетают в себе элементы как бормотания (murmura) и визга (strident), так и имитации животных, имеющих значение для некромантии: воя собаки, волка, крика совы и шипения змеи. Кроме того, она, возможно, отправляла сообщение в подземный мир, впиваясь в рот трупа зубами, кусая его язык и бормоча (murmura) в рот.[41] У Пс.-Квинтиллиана маг использует бормотание (murmure horrido) и для призывания богов и для призраков. Лукан поясняет также, что фессалийские ведьмы, в целом, используют невнятное бормотание (infandum murmur), чтобы призвать богов, так как это действеннее, чем любое иное воззвание, используемое персами или египтянами. Сходство между тем, как говорят призраки и те, кто консультируется с ними, отмечает Сенека. Его Тиресий и призрак Лая, как говорится, «говорят яростно»[42] (ore rabido ).[43]

Иногда призраки в некромантии общаются при помощи визуальных средств. Призрак Агамемнона является Клитемнестре в спонтанном сне и предсказывает её смерть от рук Ореста, воткнув рядом с очагом свой скипетр, из которого вырастает ветвь, заслоняющая Микены. Когда Элизий из Терины консультируется с призраком своего сына в некюомантейоне, тот передаёт ему своё пророчество, написанное на дощечке для письма (глава 6). Прежде чем, в ритуале некромантии, описанном у Стация, призрак Лая придёт, чтобы говорить, другие призраки Фив появляются перед Манто и Тиресием молча, в различных позах и видах, которыми предсказывают ожидающие впереди ужасы, своеобразное немое шоу. Спонтанно появляющиеся призраки героев Троянской войны в «Героике» Филострата предсказывали засуху, если они были покрыты палью, дождь – если потом, и чуму – если кровью. В «Фарсалии» Лукана спонтанное явление призрака Юлии Помпею само по себе, без всяких слов, имеет большое значение: Юлия была символом связи между Цезарем и Помпеем, и её смерть означала расторжение родственных связей, а, следовательно, и начало гражданской войны.[44] Можно предположить, что в реальной практической некромантии пророчества, основанные на изображениях, были более распространены, чем в литературной. После инкубации, конечно, было легче вспомнить мимолетный образ, чем высказывание из своего видения, и некромантическое прорицание, по-видимому, часто опиралось на них.

Перевод Ордена Хранителей Смерти
24.03.2018г.

_________

[1] Сложный вопрос в телевизионной игре, аналогично русскому «вопрос на миллион» – прим. перев.

[2] Последнее встречается редко, например, у Псевдо-Ликофрона в «Адександра» 1106. Cм. Lateiner 1997 эквивалент этому выражению. О представлениях о душе у Гомера см. Clarke, 1999.

[3] Хтонические божества или души умерших – прим. перев.

[4] Мифический затонувший континент в Индийском океане – прим. перев.

[5] Апулей «О божестве Сократа» 15; см. Massoneau 1934 стр. 39-46. Характеристика larvae: Гораций «Сатиры» 1.5.64; Петрополюс «Сатирикон» 34; Плиний «Естественная История» 1 текст 31 и Сенека «Откровение» 9. Vrugt-Lentz 1960 стр. 59-60. Lares и larva родственность: Vrugt-Lentz 1960 стр. 60. Характеристика lemures: Гораций «Эпика» 2.2.209 c Порфирием; «Персы» 5.185; и схолиасты. Августин «О Граде Божьем» 9.11; и Jobbe-Duval 1924; Vrugt-Lentz 1960, стр. 56-60; Winkler 1980: стр. 159 и 162; и Felton 1999, стр. 23-25. Лемурия: Овидий «Фасты» («Календарь»), 5.419-92; см. главу 11. Manes, а также manes и manus, см. Vrugt-Lentz 1960, стр. 54-55.

[6] Гомер «Одиссея» 19.521 и далее; Вергилий «Энеиды» 2.793-94; и Сенека «Троянки» 460.

[7] Гомер «Одиссея» 11.206-22 и 392-94; см. Силий Италик «Пуника» 13.648-49; Вергилий «Энеиды» 6.411-16.

[8] Тени: см. Гомер «Одиссея» 11.208, и др. (см. Scholiast 10.495, и Vermeule 1979: 213 №13); Аристофан «Птицы» 1553 (Скиаподы); и Лукан «Менипп» 11; в латыни umbra – это обычный термин, обозначающий духа. Дыхание: Вергилий «Энеида» 6.684-85 и 705; и Ефстафий Гомера «Одиссея» 11.41. Дым: Гомер «Илиада»23.100; Лукиан «О Горе» 9 и «Любители лжи или Невер» 16. Грёзы: Гомер «Одиссея» 11.207 и 222. Трепет: Вергилий «Энеида» 6.489, 544; Сенека «Эдип» 609; и Стаций «Фиваида» 2.7.

[9] Лукиан «Любители лжи или Невер» 27, см. также о призраках псевдо Квинтилиан «Большие декламации» 9.7. Апулей «Метаморфозы» 9.30. Флегонт из Тралл «Удивительные истории» 1 и 2, и Hansen 1996; также рассказ о Филиннии; Прокл «О Республике Платона» 2: 116 Kroll; и Hansen 1980 и 1989; и Felton 1999: 25-29.

[10] Орион: Гомер «Одиссея» 11.575. Смертельно раненые: Гомер «Одиссея» 11.38-41; см. Bremmer 1994: 100-101 и Felton 1999: 18-19 и о проблеме одежды призраков. Деифоб: Вергилий «Энеида» 6.494-534; см. 445-50 для раненых женщин. Есть изуродованный призрак и в новелле P. Oxy. 416 строка 17; см. Stephens и Winker 1995: 409-15. Стаций «Фиваида» 2.123-24 см. также 4.590-94. Синтия: Пропертий 4.7.1-8. Аригнотус: Лукиан «Любители лжи или Невер» 31; версия той же истории у Плиния (7.27) та же история с длинноволосым призраком темнее окружающей темноты. Мельник: Апулей «Метаморфозы» 9.30.

[11] Лукиан «Менипп» 15-16 и 20; см. «Диалоги о смерти» 5 и «Любители лжи или Невер» 32. Также Lattimore 1962: 175. Подобный образ в эпитафии Геркулеса и Тересия.

[12] Lёkuthoi: см. LIMG Харон 1, 1-3. Vermeule 1979: 9-10, 30 и 65 (для предшествующего микенскому) и 75-76. Поэты: Сафо 59d и Еврипид «Гекуба» 71 и 704-5.

[13] Женихи: Гомер «Одиссея» 24.5-9; Thomson 1914: 8. Херефон как мышь: Аристофан «Птицы» 1296 и 1553-64, см. Dunbar 1995. Херефон как дитя ночи: Аристофан «Времена года» F584 К-A.

[14] Гомер «Одиссея» 11.605-6; и Вергилий «Энеида» 6.310-12; Софокл «Царь Эдип» 175. Плиний «Естественная история» 7.174; также Геродот 4.15. Душа-птица: Weicker 1902; Vermeule 1979: 18-19 и 213 №13; Bremmer 1983: 35-36 и 63-66; Davies и Kathirithamby 1986: 64-65; и West 1997b: 162-634; еще больше у Haavio 1958.

[15] Буквально, «бесптичными» — в таких местах птицы, как правило, погибали первыми от ядовитых испарений. – Прим. перев.

[16] Тибулл 1.5.5.1-2. Силий Италик «Пуника» 13.595-600. Пчёлы, пророчащие смерть Дидо: Вергилий «Энеида» 4.462. Для любовной магии Канидия использовала перо совы-неясыти (strix), измазанное кровью жабы: Гораций «Эподы» 5.19-20, также Lowe 1929, 44. Об орнитомантии также Dillon 1996.

[17] Эсхил «Психагоги» F273a TrGF, также Rusten 1982: 35. Софокл F879 Pearson/TrGF, также Bremmer 1994: 101. Вергилий «Энеида» 6.706-7, также Norden 1916 и др. Порфирий «В пещере нимф».

[18] Мухи: Схолии к «Одиссее» Гомера 11.37. Есть вероятность, что отделяющаяся душа Гермотима могла принимать форму мухи, см. Bremmer 1983: 66. Огромные полчища душ: например, Гомер «Одиссея» 10.526, 11.34 и 632, и др. (ethnea); и Силий Италик «Пуника» 13.759-61. Листья: Вергилий «Энеида» 6.309-10; также Гомер «Илиада» 6.146. Сенека «Эдип» 598-607.

[19] Стаций «Фиваида» 2.94-95. Лукиан «Любители лжи или Невер» 31.

[20] Чёрная смерть: Гомер «Илиада» 3.360 и далее. Геракл: Гомер «Одиссея» 11.606. Алибас: Паусоиас 6.6.1 I. Сириец: Лукиан «Любители лжи или Невер» 16. Тёмный мальчик: PGM VII.348-58. Поликрит: Флегонт «О чудесах» 2. Демокрит: Лукиан «Любители лжи или Невер» 32. Также Winkler 1980: 160-65 подробное рассмотрение черноты и белизны призраков; также Donnadieu и Vilatte 1996: 60-61 и 65; Johnston 1999: 6 и 52; и Felton 1999: 14-18.

[21] Эдип: Еврипид «Финикиянки» 1539-45. Геракл: Гомер «Одиссея» 11.619. Бескровные: Стаций «Фиваида» 2.98, 123-24, 4.510 и 519; и Схолии на «Одиссею» Гомера 24.11. Страх: Стаций «Фиваида» 4.506; также Апулей «Метаморфозы» 1.19. Эринии: Павсаний 8.34.2-3; также см. Jameson и др. 1993: 53 и 80.

[22] Филострат «Жизнь Аполлония Тианского» 4,16.

[23] Лукан «Ферсалия» 6.720 и 732; также Duff 1928 и др. Платон: «Республика» 620 de (Er) и Плутарх «Моралии» 592 c-d (Hermotomus). Стаций «Фиваида» 3.140-46.

[24] Наведение проклятий с помощью призраков и призрака-брата: Jordan 1985а: №129 = Gager 1992: № 79 (в третьей центурии A.D. Рим). Наведение проклятий с помощью призраков и призрака-сына: Либаний 41.51 (также Bonner 1932а: 41-42). Наведение с помощью неизвестных наводящему призраков: Jordan 1985а: №173 = Bravo 1987: 189 (также 194-196; третья центурия B.C. Ольвия), «Точно так же, как мы не знаем вас…»

[25] Тертуллиан «О душе» 56, с Waszink 1947: и др. Категории, эксплуатирующиеся в магии: Audollent 1904: CXII-CXV; Wide 1909; Norden 1916: 10-20; Rohde 1925: 593-95; Eitrem 1933; Massoneau 1934: 39-46; Preisendanz 1935: 2243-59; Bidez и Cumont 1938, 1: 180-86; Delcourt 1939; Waszink 1954; Cumont 1945 и 1949: 306-18; Nock 1959; Vrugt-Lentz 1960 (важно); Schorb-Vierneisel 1964; Annequin 1973: 59-60; Tupet 1976: 82091; Bremmer 1983: 101-8: Garland 1985: 77-88; Bravo 1987: 196; Jordan 1988: 273-75; Bernand 1991: 131-55; Faraone 1991b: 22; Gager 1992: 19; Johnston 1999: 127-249 (о том, что призраки бездетных девственниц подходящи) и Ogden 1999: 15-23. Осквернение, возникающее из-за отсутствия погребения, описано подробно Софоклом в «Антигоне» 998-1032; также Parker 1983: 43-48.

[26] Пороговое или переходное состояние между двумя стадиями – прим. перев.

[27] Гомер «Илиада» 23.69-92. Платон «Федр» 69c; также Audollent 1904: №68b = Gager 1992: №22 = Jameson и др. 1993: 130 (четвёртая центурия B.C. Аттика). Вергилий «Энеида» 6.315-534. Силий Италик «Пуника» 13.532-62. Лукиан «Kataplous» 6-7.

[28] См. перечень близких людей, призванных в ритуалах некромантии в главе 11. На Ближнем Востоке для некромантии, как правило, вызывали призрак члена семьи: Tropper 1989: 104 и West 1997b: 550.

[29] Лукиан «Любители лжи или Невер», 14.

[30] Например, Suda s.v. [peri] psuchagugias.

[31] Лукан «Фарсалия» 6.637.

[32] Филострат «Жизнь Аполлония Тианского» 4.16, также Collison Morley 1912: 35-36 и Collard 1949: 104. Лукан «Фарсалия» 6.712-16.

[33] Дарий: Эсхил «Персы» 691-93; также Jouan 1981: 420. Эрихто: Лукан «Фарсалия» 6.583-87.

[34] Гомер «Одиссея» 24.5-9, также Евстафий и др.; «Илиада» 23.101; см. ещё Геродот 3.110. Trizu летучих мышей: LSJ s.v. Для обсуждения языка мёртвых: Preisendanz 1935: 2263; Cumont 1949: 105; Wagenvoort 1966; Bremmer 1983: 84.

[35] Гомер «Одиссея» 11.605-6 (Геракл) и 11.633 (Одиссей). Гораций «Сатиры» 1.8.41. Вергилий «Энеиды» 6.492-95. Лукиан «Менипп» 10 (oimogēs), 11 (trizu) и 21 (leptophonos). Тибулл 1.5.51-52. Стаций «Фиваида» 2.51. Гелиодор «Эфиопика» 6.15.

[36] Лукан «Фарсалия» 6.513-15 и 621-23.

[37] В античной метрике любой стих, состоящий из шести метров. В более распространенном понимании – стих из пяти дактилей или спондеев, и одного спондея или хорея в последней стопе. Один из трёх главных размеров классической античной квантитативной метрики, самый употребительный размер античной поэзии – прим. перев.

[38] Лукиан «Любители лжи или Невер»

[39] Эсхил «Персы» 687; Гораций «Сатиры» 1.8.25; Овидий «»Метаморфозы» 14.405; Тибулл 1.3.47. Представление о том, что мёртвых можно вызвать ululatus, также встречается у Псевдо-Квинтилиана в «Больших декламациях» 10.7.

[40] Стаций «Фиваида» 4.418; Лукиан «Менипп» 7.

[41] Лукан «Фарсалия» 6.565-68 (рот трупа) и 685-94 (голоса животных). Лай Эрихто: там же 728-29.

[42] «With frenzied mout» – буквально «бешеными ртами» — прим. перев.

[43] Псевдо-Квинтиллиан «Большие декламации» 10.7. Лукан «Фарсалия» 6.445-51. Сенека «Эдип» 561-68 и 626.

[44] Стаций «Феваида» 4.553-602. Филострат «Героика» 2 и стр. 150-54 Kaysel. Лукан «Фарсалия» 3.30-34.

http://ordenxc.org/library/books/deniel ... kromantii/

Ответить

Кто сейчас на конференции

Сейчас этот форум просматривают: нет зарегистрированных пользователей и 1 гость