Подобная мистерия в различных обрядах и мифологических представлениях характерна для всех традиционных культур, сохранилась она и в Нижегородской области. Со вторника после Духова дня (на неделе, следующей после Семика и Троицы) в селе Шутилово Первомайского района особым образом изготавливается большая магическая кукла. Чучело обряжается в женскую одежду, набивается сухой травой и соломой. Всю неделю оно «болеет» на завалинке, умирая в ночь с субботы на воскресенье. Укладывают, обряжая в цветы и листья, и оплакивают её те же старухи, что и создавали её тело. Скоро сюда подтянется всё село и начнётся древнее завораживающее ритуальное действо: смерть, плач, смех, хула, магическая свадьба, жертвоприношение, расчленение «трупа», глум, гармошка, пьяные поминки.
Сторома – так зовут эту куклу в Шутилово, здесь известна она этнографам Русского географического общества с XIX века. Этот «волшебный мертвец» под другими именами и обликами повторяется в весенне-летних (троицко-купальских) обрядах восточных и западных славян: так обряжают и хоронят, «провожают» Кострому и Коструба (Кострубоньку), весну, русалку, Семика и Семичиху, Купалу, Короля, Зелёного Юрия, Марину (Марену, Аринку, Марынку), Кукушку, Утушку, Соловушку, Воробья, Шуляка (ястреба). Во многих случаях в роли мифологического мертвеца, входящего в мир живых, умирающего и воскресающего вновь, может выступать не только чучело, но и живой обряжаемый человек, птица, деревце, куст и пр. Схожие мотивы присутствуют в древней игре «Жмурки» («Слепой баран» у марийцев и пр.), в «Умруна», в других играх «у гроба», в обряде (часто смехового, сексуального характера) «бужения» настоящего покойника. Магические мертвецы также характерны для обрядов других переломных периодов – они появляются в Святки, на Масленицу и весенние карнавалы Западной Европы, они входят в мир живых и в пограничные, переходные периоды жизни человека – на свадьбу, при похоронах и пр.
В смеховых похоронах, трагично-ужасных и пахабно-неприличных, мертвец чудесным образом предстаёт одновременно мёртвым и живым. Кострома не воскресает на плачи и призывы пробудиться припадающих к её телу ряженых «родственников», не поддаётся на манипуляции «доктора» (то есть мага-колдуна), - она мертва. Но всё вокруг – непристойными шутками и действиями ряженых – говорит о её порождающей, производительной силе. Ей задирают платье, демонстрируя нашитый мех в промежности, «доктор» щупает её прелести, а «поп» прямо с кадилом залезает на куклу сверху. Все вспоминают о её распутстве, что «давала, мол, всем, - оттого, мол, и померла» и т.п. Нет сомнения – перед нами древнее женское божество, как и все архаичные богини-матери, сочетающее в себе смерть и порождение. Мать, но и божественная невеста, предуготовленная магическому жениху, вступающая с ним в брак и порождающая всё живое.
«Пятый элемент»: мертвец, открывающий дверь
Магический мертвец подобен привратнику или посреднику, он словно бы открывает дверь между мирами, впуская в Средний мир (мир природы и людей) плодотворную силу Иного мира и его демонических обитателей (ряженые). Это также смысл жертвы: жертва не просто благодарность или взятка богам, это способ соединить две реальности, жертва – всегда посредник. Так и шутиловская Сторома трактуется рядом этнологов прежде всего как жертва земле, и есть основания полагать, что в древности в поле выводили и разрывали на части живую девушку. Так до наших дней мордва-эрзя соседнего с Шутиловым села Пандас сохранила воспоминание о похожем обряде, в котором «хоронили», провожали и оплакивали живую девушку, затем посреди ржаного поля на ней разрывали и растрёпывали лохмотья, одетые поверх одежды.
Логика мифа о магических мертвецах многопланова, исследователи дают различные ответы о его смысле. Это также ответ на вопрос «зачем отдельный человек участвует в подобных обрядах», в чём их прагматика, значение для моей жизни:
- это и психологическая подготовка к своей смерти, проживание этого состояния в игре;
- это и магически-обрядовый способ помочь оживанию, возрождению истощившейся от зимней стужи природе. Люди моделируют микрокосмос смерти и возрождения, соответствующий реальным процессам макрокосма;
- это ограждение смехом от ужасного факта смерти: осмеять (до разгула и неприличия) реальность смерти, «переключиться» игрой и шуткой на жизнь (компенсаторная функция);
- чтобы фертильной (сексуально-плодородной) силой смеха магическим образом утвердить мир живых в условиях открытой связи (т.е. потенциально неустойчивого баланса) между миром смерти и миром живых. Сила смеха превращает смерть в новое рождение;
- чтобы пробудить, воскресить покойника (древняя традиция «бужения покойника»);
- чтобы смехом дать покойнику вечную жизнь в Ином мире («смех у гроба»);
- чтобы смехом обеспечить благополучный переход умершего из мира живых в мир смерти;
- чтобы восстановить позитивный баланс, диалог между миром живых и миром мёртвых, вызвать новую жизнь, получить нечто созидающее от мира смерти и отдать в тот мир всё дурное, накопившееся за год;
- это и магическая свадьба богов, и очищение полей от нечистой силы, и поминание мёртвых предков (Сторому просят передать весточку умершим родным).
«Похороны Костромы» (русалки, кукушки и пр.) имеют свою смысловую специфику, поскольку приурочены ко времени максимального пробуждения и буйного роста растительного мира. В это время человек в магическом действии способен повлиять на грядущий урожай. Повлиять не своей человеческой силой – она слишком мала. Не человек – магический жених Сторомы, однако люди могут участвовать в общем, всекосмическом процессе подготовки божественной свадьбы. Как и в другие рубежные периоды календарного цикла, например в Святки или на Масленицу, житейский мир человеческой культуры приостанавливается, исчезает, соединяясь со стихиями природы, - так в село входит Иной мир. Ряженье, безудержный смех и сексуальный разгул, переворачивание всех социальных устоев и здравого смысла – учёные называют это перевёрнутым, антимиром.
Но такой разрыв, такая временная катастрофа-исчезновение устоев культуры жизненно необходимы – замкнутый в своих делах и структурах человеческий мир истощается, не имеет в самом себе силы для развития, преображения, нового рождения. Сила, бывшая в прошлом году, истрачена: от земли взяты её соки, отнят урожай, съедено мясо животных, с уходом силы наступает зима. Надо что-то отдать, заплатить взамен, но что? Всё что взято - уже съедено. Нужно восстановить баланс между мирами: согласно этой логике охотниками и шаманами лепятся фигурки лесных зверей из глины, и стены пещер покрываются множеством лошадей, бизонов и мамонтов. Не те рисунки, которые протыкаются столь же искусно нарисованными копьями, чтобы добыть на охоте зверя. Это другие рисунки и фигурки, созданные уже после добычи зверя, - они призваны магически восстановить то, что взято из природы. Это мёртвые, то есть ещё не родившиеся звери. Они, мёртвые, как и Сторома, – существа Иного мира, и только оттуда приходит новое плодородие, новая жизнь и новый баланс. Так мёртвое соединено с не-родившимся и с рождающимся. Только через мёртвое парадоксальным образом приходит новая жизнь. Как ведёт себя при этом живой человек? Он словно обмирает в социально-бытовом плане (в эти дни запрещено работать) и, подобно оборотню, обращается весь целиком в природное, с её извечным стихийным дуализмом, - на грани смерти и плотского, производящего буйства.
Силы Иного мира, через человека, через природу, через всё вокруг оплодотворяют истощившийся Средний мир. В этом смысл божественной свадьбы, замешанной на смерти. Но для человека нужен символ этого единства, предельная и обозримая точка этой мистерии, своего рода «пятый элемент», божественная невеста-жертва, посредник-медиатор. Превышающую человеческое понимание космическую мистерию нужно выразить в образах и словах понятного людям обряда. В этом смысл символизма магических женских кукол, в других же локальных культурах кроме невесты появляется магический жених или присутствует только мужское чучело. В шутиловской Стороме волшебный мифологический жених персонифицируется, во-первых, в фигуре ряженых (как представителей Иного мира) – того же «анти-попа» или юродствующего мужика, домогающихся до мёртвой. Во-вторых, мальчики, терзающие её тело (Сторому в поле обычно разрывают мальчишки, стоявшие до этого при ней караулом), могут считаться мужчинами-наоборот, а значит – женихами Иного мира, ведь по мифологической логике в Ином мире всё обращено, перевёрнуто. В-третьих, сам ветер, развевающий «внутренности» куклы над полем, является мифологической парафразой духа Иного мира (который «дышит, где хочет»). Подкидывание ввысь (как можно выше, чтоб хлеб был высокий) и рассеивание по ветру соломы – и есть событие жертвы, и ветер (или то, что в нём) воспринимается как принимающая сторона, как посредник Иного мира, как способ, посредством которого происходят заключительные аккорды мистической свадьбы и оплодотворения.
Этот символизм выходит за рамки «языческого миропонимания». Несущих жизнь мертвецов, обитателей Иного мира, их магические, дающие силу, дух и спасение изображения знает и христианин: Богородица, святые, пророки, заступники, святители. Христос – главная фигура мифологического мертвеца, умершего и воскресшего вновь, своей жертвой-посредничеством между человеческим и божественным мирами давшего жизнь всему миру. И в христианской мифологии также важен мотив мистической свадьбы, божественной четы – Христа и невесты-Церкви (т.е. преображённого земного мира). Похоже на Кострому? Конечно же, мифологический символизм языческих культур изменяется в монотеистических религиях, но базовый смысловой код у них общий. Также и в христианстве, как и в аграрной магии, человеку требуется «обмереть», войти в состояние, впустить в себя Иной мир, уйти от житейских смыслов – «блаженны нищие духом». Также и в христианстве даёт жизнь мёртвый, оплакиваемый и воскресающий Бог. Так мертвец открывает дверь.
Вселенский антропос села Шутилово
Как божественная невеста Кострома должна обнимать собой весь мир, её плодородящее значение выходит за рамки того ржаного поля, из соломы которого она сделана. С точки зрения мифологов В.В. Иванова и В.Н. Топорова Кострома – восточнославянское воплощение весны и плодородия, а «похороны Костромы» (проводы русалки) означают, по словам и наших информаторов села Шутилово, проводы весны. Таким же антропосом и вселенской силой-стихией являются и другие мифологические мертвецы: А.К. Байбурин убедительно показывает мифологию творения новой Вселенной из частей приносимой в жертву, разрываемой Костромы. Состарившийся мир разрывается и гибнет, но его смерть в действительности таковой не является: части мифологического мертвеца-антропоса через жертву разделяются между всеми членами сообщества и частями нового рождающегося мира.
Соединив и рассмотрев вместе мифологию Костромы западных, южных и восточных областей Украины, Брянской, Курской, Орловской, Тульской, Воронежской, Московской, Владимирской, Нижегородской, Казанской, Костромской областей России, откуда сохранились записи, воспоминания или части живого до сих пор обряда «похорон Костромы», сопоставив эти мифологические вариации с очень близкими по смыслу поверьями и обрядами русальной тематики, мы получим грандиозную картину живого бытия мифа и обозрим в представшей мозаике действительную фигуру женского антропоса, объемлющего собой значительные территории славянского мира. Однако, это тема отдельного исследования, кстати, уже написанного Т.А. Агапкиной и выпущенного «Индриком» в 2002 году.
Но и шутиловский антропос обозрим в собираемом здесь фольклоре - можно выяснить связь Сторомы с различными вселенскими мирами и стихиями:
1. Сторома и водная стихия. Многими своими характеристиками Сторома совпадает с мифологией русалки. Сама жертва происходит на второй русальной неделе, в Русалкино Заговенье. В Шутилово до сих пор рассказывают былички и поверья о взаимоотношениях людей и русалок, живущих здесь же, в реке Алатырь. Наличие таких рассказов – тоже показатель, в Нижегородской области фольклор о русалках относительно редок. Как и Сторома, русалка в мифологии славян воплощает собой плодородие: где русалки бегали и резвились – там трава растёт гуще и зеленее, там и хлеб родится обильнее. Шутиловская Сторома также способствует обильному рождению хлеба. В русских поверьях русалка сама может приходить к человеческому жилью, и в этом смысле Сторома – пришедшая русалка и заложный покойник. Наконец, в ряде регионов известен обряд «проводов русалки», практически повторяющий «похороны Сторомы». Вода здесь тесно связана с землёй, подземным миром мёртвых и растительным миром.
2. Сторома и подземный мир. Во-первых, Кострома - сама мертвец, её имя, по одной из версий учёных, связывают с чешским kostroun, что значит «скелет». Во-вторых – фигуры ряженных: по рассказам местных жителей маски и устойчивые персонажи появились сравнительно недавно (в 80-е годы ХХ в., незадолго до приезда в Шутилово Дмитрия Покровского), ранее, например, в 50-е годы, просто обряжались в различные одежды, «куражились», мазали лицо грязью и катались в лужах. Уже в 90-е годы так вёл себя только один персонаж действа – знаменитая Волхва, но бабушка, бывшая ею, уже умерла. Волхва куражилась, юродствовала, совершала намеренно бессмысленные действия, кричала непонятным «Иным» языком, была обряжена в старый рваный сарафан и самодельную маску, падала в грязные лужи. Из нынешних бабушек кто-то пытается играть Волхву (в июне 2007 года подобных персонажей, помимо Бабы Яги, было двое), но, как считают сами бабушки, у них не очень-то и получается.
Ещё одной ряженой фигурой «похорон Сторомы», определяющей её связь с подземной областью хтонического, был конь. В коня наряжались парни, его помнят в обряде до 50-х годов. Как считают наши информанты: «Раньше кроме праздника Сторомы был ещё праздник лошади». Коня водили по селу и предлагали купить, конь куражился и лягался. Конь – существо подземного мира, достаточно вспомнить славянские поверья о тодорцах и тодоровых конях, выходящих из-под земли на Тодорову неделю Великого поста. Здесь, в Шутилово, вождение ряженого коня опять связывает Сторому с русалкой, чья стихия, помимо воды и растительного царства, - также земля и подземные области. Так, на юге же Нижегородской области в середине XIX века в селе Ульяновка Лукояновского района этнографами описан обряд проводов русалки: русалкой при этом считалась ряженая лошадь. Как и в «Похоронах Сторомы» (в версии обряда, зафиксированной в 80-90-х годов XX века), «лошадь» сначала продвигалась к центру села на площадь. Снаряжала и вела её молодёжь, верхом сажали мальчика, затем сопровождали её в поле, где и разоряли.
Фотографии взяты отсюда:
http://etno.environment.ru/news.php?id=62
https://vk.com/photo-53199032_456243905