В обычно-правовых воззрениях русских крестьян особое место занимали суеверия, основанные как на народной демонологии, так и на примитивном восприятии православной веры. Преступление расценивалось как деяние греховное, богопротивное, результат вредоносных усилий нечистой силы. Сохранению архаики правовых обычаев крестьян способствовал исторически сложившийся общественный уклад русского села и приверженность его жителей нормам неписанного права. Одним из видов сельского самосуда следует признать самочинные расправы, учиненные на почве суеверия. Во время деревенских бедствий, будь-то мор, засуха, неурожай, на сельских колдунов и ведьм указывали как на причину постигших несчастий. В результате они становились жертвой крестьянской мести. Как показывают источники, самосуды над колдунами завершались убийствами. Крестьяне хорошо понимали, что в этом вопросе они не могут надеяться на официальный закон, который не рассматривал колдовство как преступление. Неудовлетворенные таким положением вещей, селяне брали инициативу в свои руки. В народных представлениях убить колдуна не считалось грехом [5, д. 114, л. 6]. Информатор Этнографического бюро из Орловского уезда А. Михеева сообщала: «Убить колдуна или сжечь его мужики даже за грех не считают. Например, жила одна старуха, которую все считали за колдунью. Случился в деревне пожар, мужики приперли ее дверь колом, избу обложили хворостом и подожгли» [1, д. 1316, л. 15]. По мнению правоведа А. Левенстима, насилие над колдунами, связано с народными убеждениями, что после побоев, испорченный человек выздоровеет, а если нет, значит, он ставленник нечистой силы, а такие боли не чувствовали [6, с. 185]. Мотивом таких расправ являлись деревенские предрассудки. В дни тяжелых испытаний коллективный разум села искал источник бедствий. Логика крестьянских рассуждений неизменно приводила к выводу о том, что виновником может быть только тот, кто вне «мира», чье поведение не традиционно, а поступки вне рамок обыденности. В ходе таких расправ колдуны лишь неизбежная жертва, могущая восстановить нарушенное равновесие повседневности и вернуть жизненные стереотипы. Приметы и обычаи нередко выступали основанием для установления фактов преступления. Главными действующими лицами в таких розысках были сельские ворожеи, гадалки, колдуны. К помощи колдунов в русской деревне прибегали и для поиска пропавших вещей [9, c. 175]. По сообщению из Костромской губернии, «если же какой-то злодей надломил у крестьянина клеть, лавку с товаром, сначала обращаются к ворожее или колдуну, колдун за деньги сказывает, такой-то человек украл, в тот лес положил, ступай немедля, найдешь в указанном месте, и справедливо: находят, где колдун сказал, на том месте» [9, т. 1, с. 77]. Для отыскания воров в тамбовских селах прибегали к помощи ворожей, и те гадали на картах, бобах или во- де. Разложив карты, или посмотрев на воду, ворожея указывала направление жительства похитителя и цвет его волос, и приблизительно описывала его наружность [4, с. 51]. Характерно и то, что сельские жители для отмщения вору использовали атрибутику православной веры, хотя, по сути, эти действия были далеки от сущности учения Церкви. В Макарьевском уезде Костромской губернии местные жители считали, что если на вора заказать сорокоуст, то он будет испытывать страшные боли и, чтобы избавиться от них вернет хозяину похищенные вещи тайно [7, т. 1, с. 269]. Тамбовские крестьяне верили, что если поставить в церкви перед иконой Иоанна воина «забидящую свечу», то вор начнет «сохнуть», чахнуть и, в конце концов, сам принесет украденную вещь назад или подбросит ее [2, с. 148]. С целью наказания вора в русских селах прибегали к «выниманию следа». Дерн с отпечатком ступни вора вырезался, эту землю в мешочке вешали в трубу или крепили на потолке избы. Крестьяне были уверены в том, что по мере высыхания земли преступник будет чахнуть и умрет [9, c. 170]. В костромских деревнях было принято преследовать вора по «горячему следу». Свежий след преступника бросали в печь, что мнению сельских жителей, приводило к смертельной болезни злодея или неведомая сила заставляла его вернуть похищенное [7, т. 1, с. 123]. В Орловской губернии существовал обычай распознания убийцы. Местные крестьяне, считали, что жертва непременно уличит преступника. Предполагаемого убийцу подводили к трупу, и если это он совершил преступление, то на теле «кровь пойдет из ран, или волосы на голове зашевелятся» [1, д. 1021, л. 77]. Аналогичное поверье было распространено среди калужских крестьян [7, т. 3, с. 353]. Все это по своей сути напоминало систему ордалий раннефеодального периода российской государственности. Стоит согласиться с утверждением исследователя Т.В. Шатковской о том, что существование в народном правовом быту второй половины XIX века суеверных обычаев, утративших свое первоначальное мировоззренческое содержание, свидетельствовало об инерционности крестьянского правосознания [10, с. 210]. Другая группа суеверий была связана с сельским правосудием. Согласно крестьянскому поверью для благополучного исхода судебного дела считалось необходимым принести с собой на суд плеву новорожденного ребенка, шкуру змеи или корень травы долен, а накануне всей семьей нужно было молиться перед иконой Св. Николая [8, с. 22]. В деревне верили: чтобы выиграть судебную тяжбу, необходимо на Пасху выпросить у священника освященное яйцо, взять его на суд и в течение заседания катать его в кармане [8, с. 25]. Для того чтобы решение было в их пользу, в Пошехонском уезде Ярославской губернии мужики приносили в суд разные травы, собранные в день Ивана Купалы [7, т. 2, ч. 1, с. 58]. В той же местности с той же целью деревенские жители считали полезным посыпать порог суда солью, а при себе иметь барсучью шерсть [7, т. 2, ч. 1, с. 58]. Не в меньшей мере русские крестьяне полагались на милость Божью. Крестьяне верили, что тому, кто поститься в пятницу перед днем святых Косьмы и Даминиана, не страшен любой суд [8, с. 22]. «Кто читает по три раза на дню 90 и 108 псалмы или Евангелия утром и вечером, тот выиграет всякий суд», – утверждали мужики в Орловской губернии [8, с. 32]. Как не парадоксально, но подчас деревенские суеверия сами становились причиной сельского воровства. Так в Ярославской губернии практиковалась кража цветов, поскольку они «лучше отрождаются, чем купленные», а рыбаки Архангельской губернии похищали друг у друга удочки, считая, что на краденые крючки рыба лучше ловиться [10, с. 80]. Исследованные материалы дают основание утверждать, что кражи, совершаемые по причине суеверия, не вызывали осуждения со стороны сельских жителей. Более того, в деревнях можно было услышать рекомендации: «у кого не ведутся свиньи, нужно в гостях украсть ложку, изломать и искормить ее свиньям» или «украсть на семена» [10, с. 140]. Священник Птицын из с. Петрушково Карачев- ского уезда Орловской губернии в корреспонденции от 25 мая 1897 г. сообщал о местном поверье. «Чтобы лен лучше родился, считали деревенские девушки, нужно украсть лепешку на Пасхе у священника и съесть ее в поле» [5, д. 114, л. 6]. Был известен в деревне и обычай «заворования». Крестьяне верили, что если благополучно украсть в ночь перед Благовещением, то можно целый год воровать, не боясь быть пойманным [11, с. 21]. Суеверия в правовых обычаях русских крестьян отличались завидным единообразием, что подтверждает существование обычного права, норм общепринятых в правовом быту сельских жителей. Историческая память крестьянства выступала хранителем, а устная традиция надежным каналом передачи правовых обычаев. Их соблюдением достигалось силой общинных традиций и консерватизмом крестьянского мышления.
Список источников и литературы